Перешептывания из ложи перешли на галерку и оттуда нарастающим гулом недоверия выплеснулись прямо под ноги канцлеру.
– И еще. Если кто-то, – пристальный взгляд уперся в Меньшика, – мне не поверит, то он может лично спросить у господина дракона о причинах такого решения. Король подписал указ – проверять только лично! Законы издавать без заверения парламента он права не имеет, но мелкие указы – вроде этого или, там, о смертном приговоре отдельному члену парламента – вполне в состоянии подписать и без нас.
Гул утих. Канцлера не любил король и ненавидели парламентарии, но он один мог примирить их – и потому его терпели.
Жить ему оставалось ровно три с половиной года, до того момента, как все старшие и более законные родственники перед смертью честно отказались от трона в пользу одного бастарда.
И молодой король Витор Первый, впоследствии получивший прозвище Ужасный (некоторые добавляли шепотом: «Зануда»), решил расформировать парламент самым простым способом – испытанием новых пушек.
– Уважаемый! – ревел Системотехник в динамиках. – У тебя силовые кабели пятижильные рвутся, аппаратура выходит из строя, черные дыры неизвестно откуда появляются! Как ты такое объяснишь?
Что он мог сказать? Что это стрелял из рогатки человеческий детеныш? После позорного бегства и трусливого возвращения дракон просмотрел хронику происшествий, запечатленных скрытыми визорами. И понял, что это были обычные – ну почти – дети.
– У меня случился срыв. Сами знаете, я двести семьдесят лет здесь один! Ни одной дамы в пределах десятка реальностей! А черная дыра там так и так должна была образоваться. Могу прислать расчеты.
Системотехник тяжело вздохнул, окутавшись паром с лап до головы.
– А что я могу сделать? Не хватает у нас энтузиастов… Другие вон вообще по полторы тысячи лет без смены при положенных ста пятидесяти… Про черную дыру можешь не присылать, все равно никто читать не будет. И это, ты там поаккуратней, ладно?
– Так точно! – повеселел дракон.
«И никаких домашних животных!» – подумал он.
Примечание автора
Это легкий и веселый рассказ. В нем нет глубинных смыслов или даже едва прикрытой словесными завитушками морали. Я писал текст, который можно было бы читать улыбаясь – и, надеюсь, у меня получилось.
Есть люди, которые уверены, что писать надо только что-то умное и солидное, мол, в противном случае даже и браться не стоит.
А я считаю, что любой жанр, любая форма мысли имеет право на существование – ну, кроме, пожалуй, совсем уж откровенных авторских неудач.
Надеюсь, этот рассказ не разочаровал вас.
В этом городе палач работал действительно профессионально – чувствовалась большая практика. Было видно, что уж ему-то оплату не задерживают, на его инструментах не экономят. Да и самого работника наверняка выбирали долго и придирчиво, как бы лорд Майста не лично этим занимался.
В дальнем конце площади, откуда едва можно было разглядеть подробности пыток, стоял молодой дворянин. Одетый в изящный дорожный камзол и удобные кожаные лосины, с длинной, военного образца шпагой на бедре, он разительно отличался как от простых горожан, так и от местной знати, разодетой в дорогие – по случаю праздника – наряды.
– Сеньор, моя леди желает спросить, не вы ли Андор де Пот?
Дворянин смерил лакея мрачным взглядом.
– Поразительное чувство такта! – иронично произнес он. – Почему бы ей просто не поинтересоваться: не я ли тот самый Плакальщик? Передай своей хозяйке: да, это я. Если она захочет предложить мне твою душу, я с удовольствием приму ее в дар.
Лакей, старательно скрывая ужас, ушел. Он оказался хорошо вышколен – еще бы, встретиться с тем, кого священники называют приспешником Сатаны, и не завыть при этом в голос – для прислуги такое уже можно было считать достижением.
Тяжелая усталость Андора прошла сразу же после того, как топор опустился на шею осужденного. То есть тот еще даже не умер, его голова не взлетела на предписанные палаческим каноном полметра, но уже стало легче.
Слезы градом катились из глаз Плакальщика. Остановить их было невозможно – если бы в момент казни Андор спал или вкушал пищу, находясь в тысячах миль от места смерти оплакиваемого, глаза точно так же испустили бы прозрачный солоноватый сок.
Но ему никогда не удавалось уйти от обреченного дальше, чем на две-три лиги. Душа бедолаги требовала воссоединения с покинутым пристанищем – и Андор почти всегда вынужден был наблюдать гибель тела, лишенного души.
На этот раз перед смертью приговоренному полагалось четыре часа пыток – палач работал весело, движения его, аккуратные и точные, не давали жертве ни передохнуть, ни умереть.
Толпа наслаждалась зрелищем. Андору же становилось все хуже и хуже. Наконец взлетел топор, ярким бликом сверкнула сталь – и что-то внутри отошло, отпустило, словно слезы, покатившиеся по бесстрастному лицу, дали Плакальщику облегчение.
Теперь он мог удалиться. Тех, кто не торопился отойти с его пути, Андор довольно грубо отталкивал, если ему пытались что-то сказать – несильно бил под ребра или мягко, но настойчиво тыкал в лицо раскрытой ладонью.
Он чувствовал необходимость выйти из толпы. Все знали, что Плакальщик плачет, но мало кому было известно, что после этого его еще и рвет.
Не сразу. Минут через десять.
Теперь душа – новый постоялец в теле Андора – успокоилась и смирилась. Молодой дворянин пошел к трактиру, в котором он остановился.
Кухарка шарахнулась от него, случайно натолкнувшись на темной лестнице, – ага, видимо, уже знают. Пора менять город. Остались еще визиты в богадельню и дом призрения умалишенных…
Богадельня его разочаровала – чистенькая, аккуратная, с четырнадцатью благообразными стариками и десятком детишек, о которых явно неплохо заботились, она совершенно не подходила для его целей.
Зато в доме призрения творилось не пойми что, сумасшедших – даже самых смирных – держали на цепи. Кормили их явно впроголодь, санитары походили на разбойников куда больше, нежели обитатели городской тюрьмы.
Андору не составило труда договориться со смотрителем этого заведения. Получив всего две серебряные монетки, тот разрешил молодому дворянину делать с больными все, что угодно, – при условии, что он убьет не больше десятка сумасшедших.
Умереть согласился только один. Он торговался до последнего, сразу поверив, что посетитель – тот самый Плакальщик.
– Четыре матери, два сестре. – Андор брезгливо поморщился – он не любил торговаться вообще, а заниматься этим с человеком, которому вскоре предстояло умереть от его руки, считал совершенной низостью.
Тем не менее почти каждый раз ему приходилось это делать.