– Где все и что происходит? – поинтересовался я.
– Роют землю, – несколько развязно сообщил Кабыздохер, чем выдал себя – пьян! – За нами следят, уже третий день. Светослава не знает, ей не говорят – но она что-то чует, извелась уже вся, змеюка.
Отношение к Светославе со стороны всех – ну, почти всех – в моем агентстве было примерно одинаковым, различался только градус неприятия.
Хуже того, ее не особо любили и те, кого мы принимали в команду на время: фотографы, журналисты, криминалисты на пенсии и переводчики, проводники, водители и специалисты в древних языках. И даже инженеры-энергетики, от которых вечно несет мертвечиной, хотя они и работают обычно с костями, чей возраст позволяет предположить, что ни о каких запахах речи уже быть не может.
– Уеду я от вас, – сказал я через несколько мгновений. Кабыздохер выдохнул – явно же боялся, что пошлю его к черту, выгоню из агентства за беспробудное пьянство на рабочем месте. Пару лет назад я бы так и сделал, но сейчас рук не хватало катастрофически, а работал этот пьяница на удивление неплохо и по-настоящему пил только в промежутках между заданиями.
– Куда? – удивился сыскарь и попробовал поставить стакан на плетеный столик, но тот находился левее, потому движение получилось смазанным.
Прежде чем Кабыздохер подхватил выроненную на мгновение емкость, из нее выплеснулось грамм двадцать жидкости прямо на мои спортивные ботинки. Кстати, обошедшиеся мне в Милане в рубль с четвертью в переводе на наши деньги.
– Я вытру, – заявил сыскарь, вынул из кармана грязный носовой платок и потянулся к моим ногам так быстро, что я инстинктивно отшатнулся, споткнулся об угол столика и упал. Это и спасло мне жизнь.
Потому что в тот момент, когда я падал, в окно влетела небольшая граната с выдернутой чекой, и едва только разбилось стекло, как она взорвалась, рассыпая сотни мельчайших осколков в метре над полом – и всего в ладони над моим лицом.
Время словно замедлилось, я видел тончайшие стеклянные иглы, которые могли буквально разорвать меня пополам, – но они летели над четырьмя плетеными столиками, над десятком таких же плетеных стульев, над двумя кушетками и вонзались в стены. Вонзались, безнадежно портя громадные картины ведущих современных абстракционистов, впрочем, и без того уже посеченные пьяными сыскарями, обожающими играть в дартс и совершенно не разбирающимися в искусстве.
– Да что ж такое! – Кабыздохер так и не выпустил из руки стакана, но теперь выглядел совершенно трезвым. – Из-за графа Разумовского это быть не может, якутское дело пахнет дурно, но следов мы не оставили… Разве что это из-за незаконного китайского кладбища. Желтолицые могли устроить в отместку!
– Нет. – Я приподнялся на локте и скривился от боли – копчик при ударе принял на себя вес всего тела и явно не обрадовался. – С китайцами уже разобрались, они заплатили, и их кладбище узаконили. Не самое красивое решение, но закон есть закон – хочешь хоронить своих мертвых, плати налог или отдавай трупы государству. Там вышло под пять тысяч рублей, но это всего лишь деньги.
– Пять тыщ!.. – Кабыздохер осторожно подобрался к окну, выглянул наружу – и, не переставая говорить, провел ладонью – мол, «все ровно». – Я за пять тысяч кого хочешь убью! Это ж сколько денег? Если в десятикопеечных купюрах брать?
– Ты еще полукопейками возьми, – посоветовал я. – Или осьмушками. Китайцы по отдельности – беднота беднотой, но вскладчину Кремль купят и не поморщатся.
Я выглянул в разбитое окно – там уже свистел городовой, орали мальчишки, кричала истошно какая-то баба, словно пытаясь вытянуть ноту, но срываясь в последний момент для того, чтобы вдохнуть воздух и повторить попытку.
– Что у вас происходит?
Я обернулся. Светослава выглядела идеально – бежевый деловой костюм с юбкой чуть ниже колен, изящное – даже, пожалуй, слишком изящное – лицо с узкими губами и носом-кнопкой, выразительные серые глаза. Многие говорили, что она красива. Обычно более близкое знакомство исправляло ситуацию, и даже самые любвеобильные кавалеры отваливали в панике после получасовой беседы.
– Я спросила: что происходит?
– Развлекаемся, – ответил я, отряхивая с брюк приставшую некстати белую нитку. – Пьем, дебоширим.
– Это была якутская окопная граната, – продемонстрировала неплохое знание предмета Светослава. – С дороги ее метнуть не могли, там деревья мешают. Значит, кидали с тротуара, бросок на десять-двенадцать метров, справится даже подросток. Граната взрывается через долю секунды после попадания в преграду, влетела она здесь… Объясните, почему вы оба живы?
Она могла бы стать великолепным сыскарем, может даже – открыть собственное агентство. Но почему-то предпочитала отравлять нам жизнь, получая довольно скромную секретарскую зарплату и занудно объясняя всем, почему они – и, в частности, я – живут неправильно.
– Повезло, – неприязненно ответил Кабыздохер.
– А я говорила, что нужно поставить бронестекла, – отметила Светослава.
– Тогда бы дом рванули «Некроном», – улыбнулся я. – И никакое везение бы не помогло.
Наша секретарша-диктатор холодно усмехнулась:
– Купить «Некрон» способны от силы десять человек в Княжестве, плюс охранка имеет его на вооружении. Даже Романов в пять минут вычислит того, кто сделает такое.
Она была права. И про бронестекла она действительно уже говорила – после того как нас попытались обнести, выставив окно на третьем этаже, выломав сейф из стены и даже успев его выкинуть из окна и провезти сотню метров на грузовичке, прежде чем сонный сторож пробил одним выстрелом оба задних колеса – крупной дробью, он как раз на охоту собирался сразу после смены.
– Ну, значит, отравили бы воду, или заплатили наемным убийцам, или объявили бы, что я нашел могильник с костями доисторических животных. – Я не хотел спорить, но и оставить за Светославой последнее слово не мог. – Успокойся – мы живы, убыток не особо большой. Кабыздохер, разберешься с полицией?
Сыскарь кивнул неохотно – понятное дело, никто не любит объясняться с княжескими людьми, но если выбирать – я или он, – то ему выкобениваться не по чину.
– У меня для тебя документы и деньги, – сообщила сухо Светослава.
И деньги! Я даже не хотел знать, сколько мне давал Романов. И вдруг картинка проявилась. Кому-то, видать, очень не нравилось то, что меня отправляют в Москву. Вряд ли гранату кинули в шутку, и ненамного вероятнее, что это подарок от любимой женщины – которой у меня, кстати, уже полтора месяца как нет после разрыва с милейшей Жизель ле Дант, для которой зима в Торжке оказалась слишком суровым испытанием и которая со слезами уехала в свой Марсель к блеску французского королевского двора.
– Тысяча, – ответила на незаданный вопрос секретарша и торжествующе посмотрела на сглотнувшего Кабыздохера.
– Кого надо убить? – сдавленно спросил тот.
– Взять городок под руку. – Теперь Светослава смотрела на меня.