— Пора, — произносит он.
[отметка: — 0.40.20]
— Принято, — отвечает Сорот Чур.
Он возвращается к остальным. Его люди смешались с ротой Люциеля на ротных палубах «Самофракии». Они завершили ритуальный обед, организованный Луциелем. Никто из них не нуждается в пище, и уж точно не в тех превосходных продуктах, которые предоставил Луциель, однако это символический жест. Отобедать как союзники, как воины-короли. Сплотиться в преддверии грядущей войны.
— Проблемы? — спрашивает Люциель.
Чур качает головой.
— Небольшой вопрос по погрузочным платформам.
Чур смотрит на Луциеля.
— Почему вы изменили эмблемы и окраску доспехов? — спрашивает Люциель.
— Мы создаем себя заново, — отвечает Чур. — Новой системой мы отмечаем новое начало. Возможно, это из-за характера возлюбленного нами примарха, да благословит его космос. Гонорий, мы еще не вполне нашли себя. Не как вы. Мы стремились понять подходящую нам роль. Не думаю, что ты ценишь собственную удачливость. Чистоту вашего предназначения и положения Ультрамаринов. С самого начала вы обладали репутацией, которую не нужно было ставить под сомнение, и задачей, которую не требовалось прояснять.
Он делает паузу.
— Я годами презирал Лоргара, — тихо произносит он.
— Что?
— Ты слышал.
— Сорот, ты не должен…
— Взгляни на своего примарха, Гонорий. Такого выдающегося. Столь благородного. Я завидовал вам, завидовал Имперским Кулакам, Лунным Волкам, Железным Рукам. И я не одинок. Мы боремся с переменчивым разумом, Гонорий. Страдаем от бремени блестящего, но способного ошибаться командующего. Друг мой, мы более не несем Слово. Мы несем Лоргара.
— Некоторые быстро находят свою роль, — твердо говорит Люциель. — Я думал на эту тему. Другим требуется время, чтобы развиться и обнаружить свое предназначение. Твой примарх, великий Лоргар, — сын Императора. Для него найдется роль. Может статься, что она окажется куда значительнее, чем выпавшая Жиллиману или Дорну. Да, нам повезло, что у нас есть ясность. Я это знаю. Так же у Кулаков, Рук и Ангелов. О Терра, Сорот, таковы Пожиратели Миров и Волки Фенриса. Возможно, нехватка ясности, от которой вы страдали до сих пор, вызвана тем, что роль Лоргара все еще непредставима.
Чур улыбается.
— Поверить не могу, что ты его защищаешь.
— Почему?
Чур пожимает плечами.
— Думаю, мы наконец обретаем цель, Гонорий, — говорит он. — Отсюда наша новая решимость. Изменения геральдики и цвета доспехов. Я… Меня попросили присоединиться к наступлению.
Люциель недоумевающе хмурится.
— Ты говорил.
— Мне нужно кое-что доказать.
— Зачем? — спрашивает Люциель.
— Я должен подтвердить свое стремление к новой цели.
— И как ты это сделаешь? — интересуется Люциель.
Чур не отвечает. Люциель замечает, что пальцы Несущего Слово шевелятся, постукивая по столешнице. Что это за волнение? Нервозность?
— Я кое-что узнал, — внезапно произносит Чур, меняя тему. — Немного из военного искусства, которое ты, думаю, оценишь.
Люциель поднимает кубок и отхлебывает вина.
— Продолжай, — улыбается он.
Чур поигрывает своим кубком, золотым бокалом с прямыми стенками.
— Это произошло на Исстваане, когда там шел бой.
— Исстваан? В системе Исстваана было сражение?
Чур кивает.
— О нем не сообщали. Это было приведение к Согласию?
— Оно случилось недавно, — говорит Чур. — Полные рапорты о кампании все еще ратифицируются магистром войны. Затем они станут доступны.
Люциель вскидывает брови.
— Жиллиман не одобрит, что его хоть какое-то время держат не в курсе. Это так намереваются впредь вести Великий крестовый поход? Жиллиман настаивает на общности всей военной информации. И Исстваан пребывал в Согласии…
Чур поднимает руку.
— Это было недавно. Оно еще свежо. Теперь все кончено. Ваш примарх узнает обо всем, как должно. Суть в том, что сражение было ожесточенным. Империум столкнулся с врагом, который обнаружил смертельную силу предательства.
— Предательства? — переспрашивает Люциель.
— Как ты понимаешь, не в качестве стратегии. Не тактического предательства с целью застать врасплох и ослабить. Я имею в виду — как качества. Сила…
— Не уверен, что понимаю, о чем ты, — слегка успокаиваясь, улыбается Люциель. — Ты как будто говоришь о… магии.
— Почти что так и есть. Враг верил, что в предательстве заключена сила. Завоевать доверие противника, замаскировать свою враждебность, а затем обратить… Ну, они полагали, что это действительно наделяло их силой.
— Не понимаю, каким образом.
— В самом деле? — спрашивает Чур. — Могущество, как они думали, зависит от степени предательства. Если союзник внезапно обращается против союзника — это одна степень. Но если верный друг выступает против друга… Это чистейшая мощь, поскольку предательство намного глубже. Поскольку потребовалось переступить через такое количество моральных ограничений. Доверие. Дружбу. Верность. Надежду. Честность. Подобное деяние столь сильно, поскольку в него было невозможно поверить. С его помощью было достигнуто могущество сродни результату мощнейшего кровавого жертвоприношения.
Люциель откидывается на спинку.
— Безусловно, интересно, — говорит он. — Ну, что они так думали. С точки зрения культуры это во многом говорит о силе их кодексов чести. Если они верили, что подобное наделило их силой, то это похоже на суеверие. Разумеется, в категориях военного мастерства и техники в этом мало стратегической ценности. Кроме, как я предполагаю, психологической.
— Для них это, безусловно, работало.
— Разумеется, пока вы их не сокрушили.
Сорот Чур не отвечает.
— В чем дело? — спрашивает Люциель.
— Это как жертвоприношение, — произносит Чур. — Ты осознаешь и совершаешь величайшее возможное предательство, и оно словно жертвоприношение, необходимое для посвящения и начала грандиозного обряда победы и разрушения.
— Все еще не понимаю. В этом нет тактической методологии.
— Правда? Правда, Гонорий? А если есть? Что, если это совершенно иной способ ведения войны, выходящий за рамки практических техник, отрицающий и затмевающий все воинские законы, которые систематизированы Ультрамарином и признаны Империумом? Ритуальная война? Своего рода демоническая война?
— Ты так говоришь, как будто веришь в это, — смеется Люциель.
— Подумай над моими словами, — тихо говорит Чур. Он озирает зал, глядя, как его люди беседуют и пьют с людьми Люциеля. — Подумай… Если бы Несущие Слово выступили против Ультрадесанта, разве не было бы это величайшим предательством? Не Лоргар против Жиллимана, поскольку они в любом случае недолюбливают друг друга. Прямо здесь, в этом помещении — двое людей, которым и в самом деле удалось стать друзьями?