«Слишком уж резко он сменил род дейтельности и слишком гладко у него всё получилось, – подумал Ник. – Нигде не зацепишься. Собирать очередное досье на Теодора не имеет смысла. Уже собирали. Да и не до того сейчас – нужно думать, что говорить европейцам и что делать со своими, цюрихскими верхолазами».
Моратти понимал, что в этот раз попался в собственный капкан. Ничего, и не из такого выбирались.
Он вызвал секретаря.
– Шлоссе, подготовьте, пожалуйста, полный список корпораций, принимавших участие в космической программе. Да, с перечнем имен и контактов.
Ствол автомата изрыгал потоки пламени снова и снова. Каменная крошка сыпалась со всех сторон, больно кусая незащищенные участки кожи. Микмак несколько раз выстрелил в ответ, но безнадежность этой затеи была ясна с самого начала – он не мог даже носа высунуть из-за каменного выступа, за который свалился, когда лейтенант оттолкнул его с линии огня.
Он что-то кричал старому еврею, возрастом, казалось, сравнимому с самой Староновой синагогой. Микмак не понимал собственных слов, он орал машинально, что обычно говорят в таких случаях: что-то типа «Уйдите!» или «Лежать, не поднимать головы!». Но раввин не слушал. Собственно, он его и не слышал – грохот стоял такой, что в ушах медленно, но верно нарастал монотонный гул, перебивающий все остальные звуки. Слуховые рецепторы почти истощили свой запас прочности и решили временно отдохнуть. Еврей продолжал настойчиво ползти в сторону Микмака, залегшего в неудобной позе за изгрызенной пулями колонной. Какого чёрта ему нужно, сидел бы себе и не отсвечивал.
Микмак бросил взгляд туда, откуда полз раввин. Тесные темные катакомбы старой синагоги были густо забрызганы кровью. Туристов Микмак не увидел, только чью-то руку, явно уже неживую, торчащую из-под горы осыпавшейся штукатурки. Что они вообще здесь делали, эти туристы?
Время от времени Микмак вскидывал автомат и пускал в полумрак, то и дело расцветающий смертельным цветком огня, ответную очередь. Вряд ли пули могли найти цель, Микмак стрелял, чтобы не дать противнику приблизиться.
И еще он пытался перевернуться, принять какую-то более удобную позу, чтобы можно было хотя бы двигаться относительно свободно. Да уж, упал он очень неудачно.
А раввин продолжал ползти. До Микмака ему оставалось еще метров пять или шесть – приличное расстояние, учитывая сложившиеся на сегодня в синагоге обстоятельства. Губы еврея постоянно двигались, он не то жевал что-то, не то бормотал. Молился, наверное. Правильно делал – сейчас молиться самое время.
Под задницей неприятно хрустнуло, Микмак рухнул на пару десятков сантиметров вниз, больно приложившись о каменную крошку позвоночником. Кевлайкра могла защитить от проникающего ранения – не на такой, как здесь, дистанции, конечно, но давление камня особенно не задерживала. Этих сантиметров хватило: Микмаку, наконец, удалось вынуть застрявшую в разломанной колонне ногу и перевернуться.
Он осторожно выглянул. Ни зги не видно. Темно и дымно. Пороховой дым клубился, придавая объем солнечным лучам, бьющим из маленьких оконцев и всевозможных щелей. Выглядело красиво, черт возьми. Но безумно мешало видеть противника. Вообще закрывало весь обзор.
«Балалайка», снабженная военным комплексом, оценила ситуацию и переключила вид в режим тепловизора. Прямо в лицо Микмаку смотрел ярко-красный, разогретый до пары сотен градусов ствол автомата.
– Ах, ты… – начал Микмак, падая, но дымный сумрак снова расцвел огненным цветком.
Последнее, что осталось в памяти, это короткая, но какая-то странная боль чуть выше лба и прикосновение неожиданно мозолистой руки раввина. Дополз-таки старый еврей.
Дальше всё накрыла темнота.
А потом – Микмак не знал, сколько прошло времени – он обнаружил себя стоящим над распростертым телом бойца. Тело было мускулистое и мертвое. Совершенно точно мертвое, живые так не лежат – с лицом, повернутым на без малого сто восемьдесят градусов назад. Лица видно не было, его скрывала тонкая бесформенная маска из какой-то эластичной ткани. Скорее всего, подумал тогда Микмак, излучение наноскопов она не пропускает.
Было тихо. Он всё еще находился внутри Староновой синагоги. А перед ним лежал труп одного из бойцов, появившихся здесь вдруг и положивших весь взвод Микмака. И группу туристов, которых неизвестно кто пустил в зону, вплотную примыкающую к месту боевых действий.
Метрах в трех обнаружились еще два тела. У всех, так же, как было у первого с вывернутой головой, прострелена шея.
Свой автомат Микмак не нашел. Но и беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что стреляли в бойцов практически в упор и не из автоматического оружия. Скорее всего из «дыродела». Только, кто? Раввин, что ли?
Бородатый еврей сидел там, где его в последний раз видел Микмак. Глаза закрыты, он с усердием бормотал непонятные слова.
Чем это он их, словом, что ли? Микмак невольно усмехнулся. Нет, старик на роль убийцы головорезов не подходил.
«Дыродел» он обнаружил у себя за поясом. Немного подумал, ничего не понимая, потом тщательно отер вороненый металл о какую-то тряпку, валявшуюся под ногами, и вложил пистолет в ладонь одного из бойцов.
Форма похожа на баварскую, но какая-то нестандартная. Просто похожа. И никаких знаков различия, кроме маленьких желтокрылых бабочек, вышитых у каждого на правом плече.
Микмак ходил по разрушенной синагоге, пытаясь найти кого-нибудь живого. Или какое-нибудь объяснение произошедшему. Он ничего не соображал, голова чумная, будто огрели чем-то тяжелым.
Вспомнился удар по лбу; Микмак потер волосы, там была небольшая ссадина и мелкие, засохшие на волосах капельки крови. Больно не было, только немного чесалось.
Снаружи послышался шум. Похоже, кто-то разговаривал. Судя по отрывистости фраз и резкому шуршанию камня под подошвами, прибывшее подкрепление занимало позицию. Микмак ничего не понимал – в ушах всё еще стоял гул.
А потом раввин резко вскинул голову и пронзительно заорал…
Микмак, хватая ртом воздух словно выброшенная на берег рыба, вскочил с постели. Всё тело болело, на лбу выступили крупные капли холодного пота. Из груди вырывались хрипы и свист, горло перехватило. Наверное, именно из-за этого он не заорал в голос. Как тогда, вслед за воющим раввином.
Этот сон повторялся раз за разом. Не часто, к счастью, не каждую ночь. Иначе Микмак, скорее всего, уже сошел бы с ума. Сон не менялся, лишь обрывался каждый раз в разных местах – вот сегодня он не увидел, как из-под груды осыпавшейся с противоположной стены штукатурки выбралась женщина. Единственная выжившая туристка. Иногда сон продолжался и дальше, до того момента, когда в синагогу ворвались свои и снова отправили Микмака в небытие ударом приклада в затылок. Очнулся он только «на приёме» у «мозголома». Но это ему уже не снилось. Никогда. Это он и так прекрасно помнил.
Микмак машинально попытался сжать голову руками, но руки оказались связанными. Мгновение он смотрел на свои грязные с обломанными ногтями посиневшие ладони, перетянутые в запястьях пластиковым шнуром, а потом всё вспомнил. Сегодня от него ждали какого-то результата. Он должен работать. Не ведая, что нужно делать – в этом и крылась основная проблема.