— Возьмем поверье, что вампир не может войти в дом незваным — что в нем правдивого? — Допросив его о диете, я переключилась на этикет.
— Мы живем бок о бок с людьми. Они отрицают наше существование лишь потому, что мы не вписываемся в их ограниченный мир. Впустив нас — признав нас теми, кто мы есть в действительности, — они бы так легко от нас не отделались.
— То же и с солнечным светом, — подхватила я. — Днем людям труднее не замечать вас, поэтому они внушают себе, что вы не переносите солнца.
— И продолжают не замечать нас, — кивнул Мэтью. — Но когда темнеет, им в нас легче поверить. Это и к вам относится: ты ведь ловишь на себе взгляды, когда идешь по улице или куда-нибудь входишь?
Ну, это едва ли… у меня внешность самая заурядная. Мэтью усмехнулся, видя мои сомнения.
— Ты мне не веришь, знаю, но это правда. При свете дня иные вызывают у людей беспокойство. Мы для них слишком высокие, слишком сильные, слишком уверенные, слишком талантливые, слишком всемогущие, слишком другие. Днем они нас вгоняют в свои стандарты, как квадратные колышки в круглые дырки, а ночью относят в рубрику «странные».
Я убрала первую перемену блюд, радуясь, что Мэтью съел все, кроме гарнира. Он налил себе еще рислинга, я достала из холодильника две тарелки с тоненькими ломтиками сырой оленины — мясник уверял, что сквозь них можно читать «Оксфорд мейл». Раз с зеленью у нас не прошло, попробуем корнеплоды. Я положила свеклу в центр каждой тарелки и посыпала ее пармезаном, а центр стола занял широкий графин с красным вином. Мэтью сразу обратил на него внимание.
— Разреши? — Он явно опасался, как бы я не спалила колледж. Налив понемножку в простой стеклянный стакан и в оба бокала, он поднес стакан к носу.
— «Кот-Роти», — удовлетворенно произнес он. — Одно из моих любимых.
— Определяешь марку по запаху?
— О вампирах иногда говорят и правду, — засмеялся он. — У меня превосходное обоняние — зрение и слух, впрочем, тоже. Но «Кот-Роти» даже человек способен определить. — Он на секунду закрыл глаза. — 2003 год?
— Да! — Игровое шоу, да и только. — А фирму унюхать можешь? — На этикетке виднелась маленькая корона.
— Только потому, что побывал на их виноградниках, — на полном серьезе ответил он, как боящийся разоблачения фокусник.
— Запах виноградников тоже чувствуется? — Я сунула нос в стакан — хорошо хоть, что навозом не пахнет.
— Иногда мне кажется, что я помню все запахи, которые когда-либо вдыхал. Возможно, это самообман, но каждый запах вызывает воспоминания. Помню, как впервые ощутил аромат шоколада — словно вчера это было.
— Неужели? — Я качнулась вперед на стуле.
— Да. 1615 год. Война еще не началась, французский король женился на испанской принцессе, которая не нравилась никому — в первую очередь королю. — Он улыбнулся в ответ на мою улыбку, но его глаза смотрели куда-то вдаль. — Она и привезла в Париж шоколад. Горький, как грех, и столь же влекущий. Какао варили на воде и пили без сахара.
— Ужас какой, — засмеялась я. — Хвала тому, кто додумался сделать шоколад сладким.
— Боюсь, это был человек. Вампиры любили напиток густым и горьким.
Мы принялись за оленину.
— Еще одно шотландское блюдо, — заметила я, показывая на мясо ножом.
Мэтью попробовал.
— Красный олень — молодой самец, судя по вкусу.
Я лишь головой помотала.
— Я же говорил — о вампирах не одни только сказки рассказывают.
— А летать ты умеешь? — На этот раз я знала ответ заранее.
— Нет, разумеется, — фыркнул он. — Это мы оставляем повелителям стихий, чародеям. Зато мы сильные, быстро бегаем и хорошо прыгаем — вот люди и решили, что вампиры могут летать. И КПД у нас тоже высокий.
— КПД? — Я отложила вилку: сырая оленина мне как-то не очень нравилась.
— Мы расходуем мало энергии — копим ее для особых случаев.
— По-моему, вы почти и не дышите. — Это наблюдение я вынесла с йоги.
— Верно. Сердца у нас бьются медленно, и в пище мы не так уж часто нуждаемся. Холодная кровь замедляет почти все обменные процессы — это объясняет, почему мы так долго живем.
— Как насчет гробов? Знаю: спите вы мало, но если уж спите, то мертвым сном.
— Ты начинаешь улавливать суть, — хмыкнул он.
Он съел все, кроме свеклы, я — все, кроме мяса.
Основное блюдо единственное требовало готовки, но не так чтобы долгой. Из каштанов я уже соорудила что-то вроде бисквитов, осталось только поджарить крольчатину с розмарином. Чеснок я решила исключить. При таком обонянии он напрочь перешибет всё прочее — вот она, правда этой вампирской байки. Исключался и сельдерей, тоже положенный по рецепту, — ясно, что вампиры не признают овощей. Думая, что со специями проблем не возникнет, я щедро посыпала сковородку розмарином и перцем.
Я чуть недожарила порцию Мэтью и немного передержала свою — авось отобьет вкус сырой оленины. Красиво все уложила и подала.
— Это, боюсь, поджарено, но не слишком.
— Уж не рассматриваешь ли ты все это как некий тест? — нахмурился Мэтью.
— Нет-нет… просто я впервые принимаю вампира.
— Рад слышать. — Он понюхал кролика. — Замечательно пахнет. — От близости к горячему блюду аромат корицы и гвоздики, присущий ему самому, усилился. Мэтью взял вилкой кусочек бисквита, и его глаза округлились. — Каштаны?
— Только каштаны, оливковое масло и чуть-чуть разрыхлителя.
— Еще соль, вода, перец и розмарин, — уточнил Мэтью.
— Хорошо, что ты с такой точностью определяешь состав… учитывая твои пищевые ограничения, — весело заметила я.
Ужин близился к концу, и я начала расслабляться. За разговором на разные оксфордские темы я убрала тарелки и подала сыр, ягоды, жареные каштаны. Мэтью, вдохнув аромат крохотных земляничинок, взял в руку каштан.
— Их действительно лучше есть теплыми. — Он легко расколол скорлупу пальцами — щипцы для орехов ему явно не требовались.
— А от меня чем пахнет? — осведомилась я, вертя свой бокал.
Молчание затягивалось — я думала, что вообще не дождусь ответа. Мэтью грустно посмотрел на меня, опустил веки и сделал глубокий вдох.
— Ивовым соком. Раздавленными ромашками. И жимолостью, и опавшими дубовыми листьями. Цветом гамамелиса и первыми весенними нарциссами. Еще стариной — белокудренником, ладаном, манжеткой. Я думал, что давно забыл эти запахи.
Его веки медленно поднялись. Я смотрела в глубину серых глаз, боясь дохнуть, боясь, что чары развеются.
— Теперь твоя очередь. Чем пахну я? — спросил он, удерживая мой взгляд.
— Корицей, — неуверенно ответила я. — И гвоздикой — как пряностью, так и цветами. Не теми, что продают флористы, а старомодными, растущими в английской деревне.