Рядом с пепельницей стояла коньячная рюмка с запачканным донышком, а бутылку генерал почему-то поместил под стол — не то по старой чекистской привычке пить втихаря, не то просто от греха подальше, чтобы не особенно налегать на ее содержимое. Словом, чувствовалось, что Потапчук торчит здесь уже не первый час и что музыку он включил наверняка с горя, отчаявшись отыскать в навозной куче многочисленных телевизионных каналов хоть одну жемчужину разумного, доброго, вечного или хотя бы занимательного.
Глеб выключил музыку и кашлянул в кулак. Потапчук вскинулся, как молодой, и схватился за сердце, а может, и за пистолет, висевший в наплечной кобуре под левой рукой.
— Тьфу ты, дьявол, напугал! — сказал он, разглядев стоявшего перед ним Слепого. — Разве можно так подкрадываться! Где тебя носит?! Начальство сидит здесь уже три часа, а подчиненный где-то шляется!
— Я теперь не ваш подчиненный, — напомнил Глеб. — Вы сами отдали меня Казакову, так что теперь он — мое начальство, и я был занят выполнением его поручений.
— Мочил кого-нибудь или выбивал проценты по просроченным кредитным платежам? — саркастически поинтересовался генерал.
— Какой вы злой, — огорчился Глеб. — А я, между прочим, разузнал кое-что интересное. Эдуард Альбертович Шершнев действительно имеет отношение к нашему делу, но только косвенное. Помните, я со слов профессора Арнаутского рассказывал вам об универсальном коэффициенте? Так вот, у Шершнева этого коэффициента нет, но он уверен, что коэффициент, он же ключ от божественного шифра, он же мифическое число власти, существует на самом деле, и активно его ищет. Его люди разыскивают человека, который открыл это число, но пока безуспешно. И вот еще одна деталь: этого человека разыскивает еще кто-то, и тоже очень активно, вплоть до применения силы.
— Поподробнее, пожалуйста, — потребовал Потапчук.
Глеб дал ему прослушать сделанную в квартире Шершнева запись и рассказал о своих дальнейших действиях. Сначала он побывал в институте Склифосовского и убедился, что к ним действительно на днях поступил неизвестный с черепно-мозговой травмой и гематомой на нижней челюсти. Далее Глеб отправился в телецентр и там сумел отыскать сюжет, о котором говорил Шершнев. Отыскать главного героя этого сюжета, кикбоксера Владимира Костылева, оказалось сложнее, но Сиверов справился с этой задачей и взял у потерпевшего более или менее подробное интервью. Правда, сам потерпевший себя потерпевшим не считал, поскольку, в отличие от своих обидчиков, пострадал разве что морально — свидание у него из-за них сорвалось, что ли...
— Нападение, по, его словам, происходило в два этапа, — говорил Глеб, с удовольствием дымя первой за этот день сигаретой. — Сначала пятеро здоровенных парней пытались затолкать его в автобус, а потом, когда первый этап бесславно завершился, появились еще двое. На бандитов непохожи, предлагали помощь, а потом, когда их послали подальше, попытались действовать силой. Совершенно очевидно, что эти двое были людьми Шершнева. Но кто прислал тех, других? Короче говоря, мне представляется, что за всеми этими байками о магических числах и божественных кодах стоит что-то вполне материальное и об этом осведомлены по крайней мере две группировки. С одной стороны это Шершнев и его компания психов, а с другой — какие-то неизвестные бандиты.
Потапчук вздохнул.
— Твои предложения?
Глеб пожал плечами.
— Трудно сказать, — ответил он. — Особенно вот так, навскидку... Я буду продолжать наблюдение за Шершневым. Теперь, по крайней мере, ясно, что это не будет пустой тратой времени. И еще, Федор Филиппович, я бы просил у вас разрешения еще на одну встречу с Арнаутским. У меня такое чувство, что он сказал мне далеко не все. У него был такой вид... Словом, если я чуть-чуть приоткрою перед ним карты, поделюсь своей информацией, он, может быть, тоже скажет мне что-нибудь полезное, более конкретное, чем все эти общие рассуждения о магии чисел.
Потапчук снова тяжело вздохнул.
— Арнаутский наверняка сказал тебе далеко не все, что знал, — с неохотой произнес он. — Своего козырного туза этот старый дурак приберег на черный день. Только он не учел того, что его туза могут накрыть джокером... Есть, знаешь ли, верный способ всегда выигрывать в карты: колоду на пол, мордой об стол...
— То есть? — осторожно спросил Глеб, уже точно зная, каким будет ответ.
— Тело профессора Арнаутского вчера выловили из реки в районе Серебряного Бора, — сообщил Потапчук. — Выглядит все так, как будто во время купания он неосторожно ударился головой о какое-то подводное препятствие, потерял сознание и утонул.
— То есть семидесятилетний профессор нырял с разбега в незнакомом месте, — констатировал Глеб. — Ай да профессор! Надо же, какой шалун!
— И не говори, — подхватил Потапчук. — Он до того расшалился, что нырнул с разбега в незнакомом месте через несколько часов после того, как его задушили.
— М-да, — сказал Глеб. — Очень смешно. Выходит, Арнаутский был знаком с тем человеком, которого ищут бандиты и религиозные фанатики Шершнева. После разговора со мной они встретились, и, как это... Господь наложил на уста Арнаутского печать молчания. Получается, что нам тоже надо искать молодого человека в очках, который водит серебристую “десятку”...
— Мой племянник носит очки и водит серебристую “десятку”, — сердито проворчал генерал.
— Советую вам хорошенько к нему присмотреться, — с самым серьезным видом сказал Глеб. — Он, случайно, не математик?
— Он повар во французском ресторане, — огрызнулся генерал. — Перестань, Глеб. Дело серьезное, а ты шуточки шутишь.
— Я и не думаю шутить, — возразил Слепой. — Я вам серьезно говорю: пускай ваш племянник ведет себя поосторожнее. Пускай немного поездит в общественном транспорте или хотя бы не подъезжает на своей “десятке” к банкам и иным финансовым учреждениям. Там с ним может случиться что-нибудь нехорошее.
— Чертов бред! — в сердцах воскликнул Федор Филиппович. — Тем не менее ты прав.
— Вы думаете, меня это радует? — сказал Глеб и, не дожидаясь ответа, пошел варить кофе.
* * *
Иногда, когда у него не было других дел, Паштет любил посмотреть телевизор, отдавая предпочтение криминальной хронике. Там была смазливая дикторша, и Паштет получал чисто эстетическое удовольствие от созерцания ее кукольной мордашки. Кроме того, сюжеты криминальной хроники его забавляли. Речь в них шла о делах и людях, хорошо ему известных; события, подоплеку которых Павел Пережогин по кличке Паштет видел как на ладони, в телевизионных сюжетах описывались с трогательной некомпетентностью — именно трогательной, другого слова Паштет просто не мог подобрать.
В тот день, когда по телевизору сообщили о нападении на кикбоксера Костылева, у Паштета как раз выдался свободный вечерок. Он сидел у себя на даче, попивал виски и смотрел на огромный плоский экран своего “Панасоника”, отпуская время от времени забористые комментарии. Сюжет о взорвавшемся вместе со своим автомобилем кавказце его порадовал. Кавказца этого Паштет знал как облупленного и сам давно уже точил на него зуб. Кто именно его опередил, Паштет не знал, но догадывался: в последнее время дружище Ибрагим начал проявлять повышенный интерес к торговле спиртными напитками, и кое-кому это наверняка было не по нутру.