У койки двое: пожилой мужчина с большим крючковатым носом и высокий статный красавец, тоже немолодой, с крупными, правильными чертами лица.
Болеслав, приставив к моей груди воронку стетоскопа, приник ухом к другому его концу.
– Я повторяю, – брюзгливо произносит он, выпрямляясь, и сразу становится понятно, что бывший монах не любит этих двоих. – Ошибки нет. Твой сын – мутант, у него два сердца. Мутантское отродье, это все его мать… Управителем Херсон-Града не может быть мутант.
– Заткнись! – Высокий, подняв руку, делает шаг к койке, полы светлых одежд взлетают.
Я сажусь, опустив на пол ноги в походных сапогах, еще заляпанных грязью пустошей, окружающих Херсон-Град. Мутант? Я – мутант? Но мать нормальная, ведь не все кочевые – мутанты! Нет, этого не может быть! Или может? Я и раньше смутно осознавал, что со мной что-то не так. Иногда после бега или драки слышал громкое биение в груди, которое доносилось будто бы из двух мест. Наверное, подспудно я давно понимал, что отличаюсь от других людей, но гнал от себя эти мысли.
Высокий мужчина хватает Болеслава за горло.
– Ты не расскажешь об этом никому. Никому, понял?
– Август! – Второй, скользнув по мне сочувствующим взглядом, подходит к высокому и мягко берет его за руку. – Не надо.
– Орест, если про это узнают…
Орест – ну конечно, это он! Тот, кто проводил со мной времени гораздо больше вечно занятого отца, кто очень многому научил меня, был мне дороже, чем Август Сид…
Я не слушаю, о чем они говорят: несколько мгновений назад мне показалось, что за приоткрытой дверью кто-то есть, и теперь догадка перерастает в уверенность. Орест что-то говорит отцу, тот отвечает, а дверь приоткрывается все шире.
И теперь я вижу лицо того, кто прячется за ней. И его волосы. Там стою я! Это я подслушиваю разговор в комнате, это я заглядываю в комнату, где сижу я сам!
И снова прошлое исчезло, откатилось назад вместе с темной волной, показав настоящее: бетонную комнату, под стеной которой уже не было полок, меня, стоящего на коленях рядом с перевернутой койкой, и Болеслава. Ужас сменился яростью. В этой комнате старик пытал меня! Из-за него я потерял память!
Когда койка перевернулась, инструменты из железного судка выпали. Я не видел свой кинжал, поэтому схватил с пола скальпель, вскочил и шагнул к Болеславу.
– Не подходи, отродье! – задребезжала машинка на его горле.
Он попятился. Я шел на него, ощущая близость новой волны. Еще немного, и я снова захлебнусь прошлым, мне надо добраться до палача и убить прежде, чем это произойдет. Он спиной натолкнулся на столик, тот качнулся, из прибора посыпались искры. Не оглядываясь, Болеслав отвел назад руку и опять задвигал серыми губами. Машинка проскрипела:
– В этот раз не уйдешь от меня, мутант. Тогда тебе Орест помог, но теперь все расскажешь.
Я замахнулся скальпелем, чтобы ударить тонким заточенным лезвием в морщинистое лицо – но вместо него там было уже другое, очень хорошо знакомое мне. Лицо Ореста. Он говорил, как всегда, рассудительно и негромко:
– Другого выхода нет, Алви. Марк рассказал все, тебя казнят, повесят на городских воротах. В городе есть те, кто очень не любит твоего отца. Они раздуют эту историю. Еще бы, наследный управитель – мутант.
…Я сижу на краю повозки, запряженной двумя манисами, рядом кутается в плащ мать, вожжи держит ее старый слуга. На моих коленях заряженное ружье, на поясе висит револьвер.
– На Крыме к мутантам относятся не как в Пустоши, – продолжает Орест. – Их терпят, потому что влияние Ордена здесь слабо. Но управитель Херсон-Града… нет, Марк сделает все, чтобы ты не стал им.
… А потом все меняется. Лагерь кочевников: горят костры вокруг шатров и палаток из шкур, ходят смуглые люди, в пыли спят ящеры. Нет, не в пыли – это сухой ил Донной пустыни. Вокруг скалы, состоящие будто из пластов грязи, наляпанных один на другой. Жарко, солнце плавится в рыжем небе. Моя мать – уже не такая красивая, с морщинами у глаз и поджатыми губами – сидит у входа в самую большую палатку и перебирает что-то в сите. Шкура за ее спиной откинута, в проеме стоит рослый старый кочевник, у него гребень темных, пропитанных маслом катрана волос и неестественно вытянутая голова с высоким бугристым лбом. А еще у него очень широкая, выпуклая грудь. Наверное, потому, что у старика, как и у меня, два сердца. Хотя моя грудь обычных размеров, ну разве что выглядит немного мощнее, чем у нормального человека.
Среди кочевников есть и люди, и мутанты. Последние отличаются бугристыми высокими лбами, некоторые горбаты, с очень длинными четырехпалыми руками, многие поросли густой темной шерстью.
Хан, вождь клана и брат моей матери, наблюдает за мной. Мать, позабыв про сито, тоже смотрит. Опустившись на одно колено, я пытаюсь сильнее согнуть ребро маниса, чтобы набросить на верхний конец тетиву, скрученную из жил. Я сильный, но кость дальше не сгибается. На меня падает тень, поднимаю голову – высокий кочевник с рыжеватыми, заплетенными в две косицы усами стоит надо мной. Это Стоян Верзила, старший из братьев-мутантов, лучших воинов племени. «Лучший воин» не значит «самый умный» – разговаривают Верзилы с трудом.
Что-то промычав, он кладет руку на мое плечо, но я сбрасываю ее.
– Дай! – рычит Стоян. – Помогу!
Опустившись рядом, Верзила по-особому перехватывает кость, просовывает под нее руку и, согнув длинную волосатую кисть, упирает изгиб в колено. Нажимает – и вот, готово, петля на конце тетивы наброшена. Стоян ухает, его довольная веснушчатая морда совсем близко…
…Только это не Стоян, я вижу серое лицо Болеслава. Оказывается, я попытался ударить его скальпелем, но старик отбил мою руку электродом и замахнулся вторым, согнутым крюком.
… А я уже в другом месте. Лежу, выставив голову над краем ущелья, в глубине которого из дыры в каменном склоне торчит продолговатое металлическое тело с плавниками и прямоугольным выступом на середине. Из выступа выдвинут штырь с косой перекладиной, похожий на большую антенну. Далеко за моей спиной высится до небес склон горы Крым, а рядом лежат братья Верзилы. Мы со Стояном одновременно смотрим вверх. В ночном небе висит платформа – необычайно низко. Как правило, они парят где-то за облаками, а эта спустилась чуть не к самой земле. Жаль, что сейчас темно, днем мы бы впервые смогли хорошо разглядеть одну из этих странных штук, а так видим лишь темный круг, закрывший звезды. По нему ползут переливающиеся блекло-зеленые огни, а потом в центре что-то сдвигается, и оттуда выстреливает тусклый столб света, накрывающий железное тело внизу. На миг ущелье занимается зеленым огнем, потом свет гаснет, и платформа взлетает.
– Видали? – шепчу я братьям. – Там некроз был, а теперь исчез! Выходит, платформы управляют некрозом? Или только пытаются… Короче, Стоян, мы теперь к этой штуке спуститься можем. Пошли!
Опираясь на его плечо, я поднимаюсь на колени, и тогда ущелье с древней машиной, братья Верзилы и склон Крыма исчезают.