Я встал рядом с Геном и схватился за веревку. Ефим, повернувшись лицом кверху, тоже вцепился в нее.
Когда мы вытащили его, я сказал старшине:
– Встань удобнее и привяжись. Ген, веревку с себя не сматывай. Я обвяжусь серединой, дальше в связке поднимаемся.
Мы освободились от веревки, только добравшись до места, где корни раскиды отходили от толстого, занимающего всю ширину Арки ствола. Развязывая узел, я обратил внимание на то, что веревка необычная – шершавая, из очень тонких волокон… это были стебли ползучей травы, которая растет только по берегам горячих озер в глубине Донной пустыни.
Ген аккуратно намотал ее на пояс и закрепил особым скользящим узлом на боку.
– Что там светится? – спросил старшина.
Я уже заметил блеклые отблески, пробивающиеся из глубины раскиды в паре десятков локтей над нашими головами. Ствол у этого дерева в ширину был, пожалуй, больше, чем в высоту. Примерно там, откуда шел свет, он разделялся на десяток толстых сучьев в два обхвата, которые сначала шли во все стороны почти горизонтально, а дальше изгибались кверху, расходясь веерами веток потоньше. Из-за этого крона напоминала круглую корзину.
– Хорошо, что трещины глубокие в коре, подниматься удобно будет, – произнес Ефим, и я ткнул его кулаком в живот.
От неожиданности он всхлипнул, выпучив глаза. Я зажал ему рот ладонью, притянул голову Ефима к себе и зашептал:
– Придурок, ты нас выдашь! Если засада есть, то прямо над нашими головами.
Повернув голову к равнодушно наблюдавшему за нами Гену, я добавил:
– Ползи вверх, проверь.
Он стал подниматься, пользуясь трещинами и неровностями коры, бесшумно вонзая в нее нож. Ефим дернулся, вырываясь, и ткнул мне в лицо стволом револьвера, который достал из кобуры.
– Отродье херсонское! – прошептал он. – Лапы убери!
– Я не херсонское, а мутантское отродье, – поправил я. – Заткнись и спрячь ствол.
– Я тебя пристрелю!
– И предупредишь людей Миры, что мы здесь?
Он отодвинулся от меня, убрав пистолет, поставил ногу на изгиб корня.
– Может, там и нет никого.
– А что тогда светится?
Раздался шорох, вверху возник Ген. Он привязал веревку и, спустившись по ней головой вниз, повис над нами.
– Пошли.
– Что там? – спросил я.
– Не опасно. Увидишь, Альбинос. Пошли.
Быстро перебирая руками и перехватывая веревку ногами, Ген стал подниматься.
– Лучше бы ты тут оставался, – бросил я Ефиму, понимая, что он не послушает, и пополз за смуглым.
По Арке можно было проехать раскиду насквозь, но и с нашей стороны зияло несколько дыр, ведущих в лабиринт темных пещер. Дерево было мертво уже давно – на ветках ни одного листа, древесина сухая, когда я стукнул по коре кулаком, та раскрошилась и взлетело облачко трухи.
Ген поманил меня в большую дыру, из которой лился свет. Тяжело пыхтя, нас догнал Ефим. Вслед за смуглым мы вошли внутрь ствола, пригнув головы, миновали низкий коридор со стенками из трухлявой древесины.
За ним открылась пещера с высоким сводом. На другой ее стороне темнели проходы, а под стеной сидел, вытянув ноги, мертвый хип с очень длинной лохматой бородой и грязными патлами, облаченный в большой, как простыня, лист раскиды, свернутый трубкой, с дырами для рук. От мертвеца нестерпимо пахло, но это был не трупный дух: кислая вонь, наполнявшая пещеру, шла от гниющего листа. Перед хипом на подставке из коры стояла лампадка, где синим огоньком тлела лужица забродившего сока раскиды.
Мы остановились посреди пещеры.
– Что с ним? – спросил я у Гена. – Ты смотрел?
– Дырка в груди. Под бородой. Свежая.
– Свежая? – свистящим шепотом переспросил Ефим, зажимая нос. – Это что значит? Херсонцы где-то здесь! Уходим, зовем воеводу!
– Мы должны их убить, – бросил Ген, шагнув к коридору на другой стороне пещеры.
– Ты с ума сошел?! Как мы их найдем в этой темнотище…
Я развернулся, чтобы ударить его в брюхо еще раз, посильнее, и тут в проеме перед Геном возник омеговец.
Черная кожа блеснула в свете лампадки. Солдат с ходу выстрелил из пистолета, Ген нырнул вбок, и пуля попала ему в плечо.
Смуглый упал, подняв облако трухи, а Ефим вырвал пистолет из кобуры и выстрелом опрокинул омеговца на спину.
– Поднимаем его! – крикнул я.
Мы бросились к Гену, успевшему сесть на корточки – он зажимал рану ладонью, из-под пальцев текла кровь. Поставив смуглого на ноги, я сказал Ефиму: «Веди его за мной!» – и вытащил из кобуры Гена большой двуствольный самострел. Перепрыгнув тело солдата с простреленной грудью, пробежал через изгибающийся коридор, насквозь пронизывающий ствол раскиды, по дороге взведя обе собачки на оружии.
И, едва не свалившись, взмахнул руками на краю дупла.
Крым был за спиной, вниз покато уходила Арка. Двое омеговцев закрепляли на стволе динамитные шашки – дюжина длинных зажигательных шнуров сходилась в толстый жгут. Если поджечь его в нужный момент, то шашки взорвутся, когда трициклы будут под раскидой, и машины просто завалит.
Я направил на солдат самострел, но они, конечно, услышали выстрелы и были наготове. Один присел, вскинув карабин со штык-ножом, другой, зубами оторвав большую часть шнура от шашки в своей в руке, щелкнул огнивом и поджег оставшийся огрызок.
За спиной раздалось пыхтение Ефима, помогавшего идти Гену.
Мы с омеговцем выстрелили одновременно. Отдача качнула меня назад, пуля просвистела возле уха. Дробь из двух стволов ударила в солдата, часть дробинок задела второго. Стрелка сбило с ног, другой с криком упал на колени, потом завалился набок, но перед тем успел швырнуть шашку.
Она взлетела по крутой дуге.
– Сид! – крикнул Ефим над самым ухом.
Я подскочил, пытаясь поймать динамит, но не сумел ухватить. Шашка чиркнула по пальцам, пролетела над головами и упала в проходе сзади.
– Вниз! – заорал я, прыгая.
Грохнул взрыв. Я не рассчитывал свалиться на раненого омеговца, но попал прямиком на него и, должно быть, переломал бедняге половину костей. Перекатился в сторону, увидел падающих Ефима с Геном и вспышку огня над ними, встал на колени.
От края Арки, занося карабин, ко мне бежал Влас.
С воплем Ефим растянулся на камнях. Ген спрыгнул более ловко и сразу приподнялся. Спина и бок его были обожжены взрывом, по плечу текла кровь.
Я выдернул револьвер из кобуры лежащего омеговца. Влас выстрелил, пуля попала в оружие, оно дернулось в пальцах, будто живое. Меня толкнуло, револьвер выпал, а здоровяк с разбегу навалился на меня и обхватил за плечи, пытаясь резануть штык-ножом по шее.