В машине Тейлор распланировал для нас весь остаток дня. Мы вернемся в гостиницу, поспим, а без четверти шесть он заедет за нами и повезет нас ужинать. Причем мы или вернемся в тот же кафетерий возле Юнион-стейшн, в котором были на ланче, или он порекомендует нам пару-тройку других мест, где по приемлемым ценам кормят вкусно и качественно. А после ужина мы под его руководством отправимся на экскурсию по вечернему Вашингтону.
— И ничто не смущает вас, мистер Тейлор? — спросил мой отец.
Тот ответил ничего не значащим кивком.
— А откуда вы родом?
— Из Индианы, мистер Рот.
— Из Индианы! Вы только представьте себе, парни! А из какого города в Индиане?
— Вообще-то, ни из какого. Мой отец был механиком. Чинил сельскохозяйственный инвентарь. Мы вечно переезжали с места на место.
— Что ж, — сказал мой отец, — снимаю перед вами шляпу, сэр. Вы должны собой гордиться.
Причину этой гордости он Тейлору, впрочем, не сообщил.
И вновь Тейлор ответил только кивком: он явно не был охотником до пустой болтовни. Сквозило в нем — невзрачном, но строгом и эффективном человечке в тесноватом костюме — что-то армейское: так вот они работают «под прикрытием», только прикрывать ему было нечего, да и незачем; что-то неуловимо безличное и вместе с тем совершенно отчетливое. Про Вашингтон, округ Колумбия, — все, что прикажете; про все остальное — молчок.
Когда мы вернулись в гостиницу, Тейлор, припарковав машину, решил препроводить нас и в холл, словно был не экскурсоводом, а переводчиком ни на шаг от заморского гостя, — и правильно поступил, потому что у стойки этого маленького отеля мы сразу же увидели свои чемоданы, они были выставлены рядышком, все четыре.
За стойкой сидел незнакомый нам человек. Он сообщил, что является здешним управляющим.
Когда мой отец спросил, что поделывают в гостиничном холле наши чемоданы, управляющий рассыпался в извинениях:
— Прошу прощения, нам пришлось собрать ваши вещи за вас. Наш дневной портье ошибся. Он предоставил в ваше распоряжение номер, забронированный другой семьей. Вот, мы возвращаем вам задаток.
И он протянул отцу конверт с вложенной в него десятидолларовой купюрой.
— Но моя жена написала вам. И вы отписали ей в ответ. Мы забронировали номер несколько месяцев назад. Да и задаток мы вам отправили по почте. Бесс, где там у нас все квитанции?
Моя мать жестом указала на чемоданы.
— Сэр, — сказал управляющий, — этот номер занят, и других свободных номеров у нас тоже нет. Мы не подадим на вас в суд за незаконное пользование номером, имевшее место нынче днем, равно как и за обнаруженную нами недостачу куска мыла.
— Недостачу? — От одного этого слова у отца глаза на лоб полезли. — Бы что же, хотите сказать, что мы его украли?
— Нет, сэр, отнюдь. Возможно, один из мальчиков взял кусок мыла в качестве сувенира. Никаких претензий. Из-за такой мелочи мы не станем устраивать скандал. И выворачивать им карманы тоже не будем.
— Что все это, черт возьми, значит?
Отец грохнул кулаком по стойке в опасной близости от физиономии управляющего.
— Мистер Рот, если вам хочется устроить сцену…
— Да, — ответил отец, — мне хочется устроить сцену, и я ее устрою. И не отстану от вас, пока не выясню, что происходит с нашим номером!
— Что ж, — сказал управляющий, — вы не оставляете мне выбора. Придется вызвать полицию.
И тут моя мать, стоявшая, обняв нас с братом за плечи, на безопасном расстоянии от стойки и не подпуская к ней Элвина и меня, окликнула отца по имени в попытке предостеречь, чтобы он не зашел слишком далеко. Но с этим она уже опоздала. Опоздала бы, впрочем, в любом случае. Никогда и ни за что не согласился бы он с тем, чтобы безропотно занять место, на которое бесцеремонно указывал ему управляющий.
— А всё этот чертов Линдберг! — сказал отец. — Все вы, фашистские ублюдки, почувствовали себя на коне!
— Вызвать ли мне окружную полицию, сэр, или вы соблаговолите немедленно убраться отсюда вместе с вашей семьей и вашими пожитками?
— Валяй вызывай, — ответил отец. — Валяй!
Меж тем в гостиничном холле, помимо нас, собралось уже пятеро или шестеро постояльцев. Они прибывали по мере того, как спор разгорался, и не хотели уходить, так и не узнав, чем дело закончится.
И тут Тейлор встал бок о бок с моим отцом и сказал ему:
— Мистер Рот, вы совершенно правы, однако вмешательство полиции — это неверное решение.
— Нет, это единственно верное решение. Вызывайте полицию. — Отец вновь обращался теперь к управляющему гостиницей. — Против таких людей, как вы, в нашей стране есть законы.
Управляющий принялся набирать номер, а пока он это проделывал, Тейлор подошел к нашим чемоданам, взял по два в каждую руку и вынес их из гостиницы.
Моя мать сказала:
— Герман, все уже закончилось. Мистер Тейлор вынес вещи.
— Нет, Бесс, — с ожесточением ответил он. — Хватит с меня этой мерзости. Я хочу поговорить с полицией.
Тейлор вновь вошел в холл, пересек его, не задержавшись у стойки, за которой управляющий все еще прозванивался в полицию. Еле слышно, обращаясь исключительно к моему отцу, наш гид сказал:
— Тут неподалеку есть очень славная гостиница. Я только что позвонил туда из уличного автомата. У них найдется для вас комната. Это хороший отель на хорошей улице. Поедем туда — и вас немедленно зарегистрируют.
— Благодарю вас, мистер Тейлор. Но сейчас нам необходимо дождаться полиции. Мне хочется, чтобы стражи правопорядка напомнили этому человеку слова из Геттисбергского послания, которые я всего пару часов назад видел на мемориальной доске.
Когда мой отец упомянул о Геттисбергском послании, зеваки в холле принялись обмениваться понимающими улыбками.
— Что происходит? — шепотом спросил я у брата.
— Антисемиты, — шепнул он в ответ.
Оттуда, где мы сейчас стояли, было видно, как к гостинице подъехали на мотоциклах двое полицейских. Мы наблюдали за тем, как они глушат моторы и входят в холл. Один из них застыл на пороге, откуда он мог держать под контролем все помещение, тогда как другой проследовал к стойке и отозвал управляющего в сторонку, где они могли перекинуться словечком не для чужих ушей.
— Офицер, — начал было отец.
Полицейский резко крутанулся к нему.
— Стороны конфликта я могу выслушивать только поочередно, сэр. — И, вновь повернувшись к управляющему, продолжил доверительную беседу.
Отец обернулся к нам:
— Придется мне разобраться, парни. — А моей матери он сказал. — Не о чем беспокоиться.
Закончив разговор с управляющим, полицейский собрался наконец побеседовать с моим отцом. Улыбка, не покидавшая его губ, пока он перешептывался с управляющим, теперь исчезла, но обратился он к отцу спокойно и вроде бы даже приветливо: