Он объяснил, что увидел рекламу деловых карточек на обложке коммерческого журнала, который выписывал Хопкинс. Тысяча карточек…
— А почему бы не десять тысяч? Почему не сто тысяч, Рой?
— Дашь ты мне когда-нибудь договорить? — закричал он. — Меньше тысячи карточек заказывать нельзя. И очень даже дешево — всего пять долларов девяносто восемь центов.
Ладно, он извиняется, что прежде не посоветовался с ней, тогда бы они, конечно, могли обсудить, есть ли смысл заказывать карточки, когда еще ничего не намечено. Он понимает, что она сердится не из-за расходов, тут дело в принципе.
— Не только в принципе, Рой.
Ну, может, и так, но он и вправду не представляет, долго ли еще он сможет терпеть, что Хопкинс дерет с него семь шкур за какие-то шестьдесят пять паршивых долларов в неделю. И кроме того, если так дело и дальше пойдет, за «гудзон» ничего не выручишь, коль придется его продавать. Если она сердится из-за того, что он потратил эти пять девяносто восемь на карточки, что же тогда сказать об автомобиле? А как насчет такого пустяка, как его цели? Да не осталось ни одного скаута в округе, которого бы он не сфотографировал — целых два вечера на прошлой неделе только этим и занимался! Теперь он бы уже кончил «Британию», если бы ему не пришлось бросить учиться и пойти на эту дурацкую работу только для того, чтобы содержать семью.
— Но ты сам не хотел кончать училища.
— Я говорю о том, сколько времени я теряю, Люси, выполняя за Хопкинса всю грязную работу!
Ну, если уж говорить о времени, этой осенью она бы уже перешла на последний курс, а через год вообще бы закончила колледж.
— Ну, — сказал Рой, — не делай вид, будто это моя вина.
— А чья же еще? — сказала Люси. Разве не он предложил тот самый способ, о котором ему вроде бы «говорили на Алеутах»?
— Ну вот, снова-здорово, — сказал Рой. Во-первых, все лето это им сходило с рук, а во-вторых, она ведь сама на это согласилась.
Она согласилась, сказала Люси, потому что он вынудил ее — все приставал и приставал…
— Ну хватит, — крикнул он.
— Вот теперь и отвечай за последствия, — сказала она, — плати за то, что наделал.
— Всю жизнь?! — спросил Рой. Всю жизнь расплачиваться? Нет, к черту, пусть он женился на ней, но это вовсе не значит, что он до самой смерти должен быть рабом Хопкинса или милым дружком какого-то поганого педика!
— Ла Вой тут абсолютно ни при чем! — закричала она.
— Ага, а может, и Хопкинс, по-твоему, ни при чем?
— Да!
— Ах вот как! А кто же, по-твоему, при чем? Кто, Люси? Я? Только я, и больше никто?
Глаза его наполнились слезами, и он опять кинулся к двери. На этот раз он отправился прямо в Либерти-Сентр и пробыл там до следующего дня.
Вернулся Рой в самом решительном настроении. Им надо поговорить серьезно, сказал он, как взрослым людям.
— О чем? — спросила она. Между прочим, пока Рой расхаживает по кино или бегает к своей мамочке, ей приходится смотреть за двухлетним ребенком. Между прочим, ей пришлось отвечать на вопросы смышленого мальчугана, который проснулся утром и не мог понять, почему папы нет дома.
Рой ходил за ней по гостиной, пытаясь перекричать шум пылесоса. Наконец он выдернул вилку и сказал, что не включит пылесос, пока Люси его не выслушает. Он хочет пожить отдельно, вот о чем.
— О чем? — переспросила Люси. — Пожалуйста, потише — Эдвард спит. Так в чем дело, Рой?
— Ну, нам бы надо немного отдохнуть друг от друга. Как-то прийти в себя. Все хорошенько обдумать, может, после этого все наладится… В общем, что-то вроде перемирия.
— С кем это ты разговаривал о нашей семейной жизни, Рой?
— Ни с кем, — сказал он, — просто я долго думал об этом. Что, никогда не слышала, чтобы человек сам думал о своей семейной жизни?
— Ты повторяешь чужие слова. Верно? Или станешь отказываться?
Рой швырнул шнур на пол и снова вылетел из дому.
Эдди, как оказалось, не спал. Когда началась ссора, он убежал в ванную и заперся там. Люси стучала, упрашивала, уговаривала на все лады, чтобы он приподнял крючок. Она говорила, что папочка расстроился на работе, а здесь никто ни на кого не сердится. Папочка опять ушел на работу и придет, как всегда, к ужину. Разве Эдди не хочет поиграть вечером с папочкой? Она умоляла его, а сама все толкала и толкала дверь в надежде, что крючок сам выскочит из старых досок. В конце концов ей пришлось сорвать его, высадив дверь плечом.
Эдди забился под умывальник и закрыл лицо полотенцем. Когда она подошла к нему, он разрыдался, и Люси полчаса держала его на руках и укачивала, прежде чем ей удалось его успокоить.
Она уже лежала в постели, когда Рой вернулся и разделся в темноте. Люси зажгла свет и, боясь разбудить Эдварда, как можно тише попросила Роя присесть и выслушать ее. Им надо поговорить. Он должен понять, что его поведение отражается на психике ребенка. Она рассказала ему, как Эдвард заперся в ванной — наш двухлетний малыш, Рой. Представь себе, что я пережила, когда увидела, что он забился под умывальник и укрылся полотенцем. Она сказала, пусть он не думает, что может убегать из дому и воображать, будто сын — хоть он и маленький — не понимает, что происходит между матерью и отцом. Пусть он не думает, что может прийти вечером с работы эдаким лапочкой-папочкой поиграть с ребенком, почитать ему, поцеловать на ночь, а наутро исчезнуть из дому. Ведь ребенок уже кое-что понимает, если это даже и не доходит до Роя.
Несколько раз Рой пытался что-то сказать в свою защиту, но Люси не давала себя прервать — она должна высказать ему все, — и когда она наконец замолкла, Рой опустился на край дивана-кровати, обхватил голову руками и признался, что он виноват. Неужели Эдди в самом деле заперся в ванной?
Люси рассказала ему, как ей пришлось ворваться силой. О господи! Это ужасно. Он сам не понимает, что с ним творится! У него просто нервное истощение.
Ничего подобного с ним раньше не бывало. Неужели она могла подумать, что он хочет причинить Эдди вред? Он сам не понимает, что с ним творится! Он любит его. Просто обожает. Весь день живет в ожидании той минуты, когда он войдет в дверь и Эдди бросится к нему через всю комнату. Вот как он его любит. И ее любит, правда, любит. Хотя, судя по его поведению, этого и не скажешь. Вот отчего все так сложно. Но дороже ее у него никого нет — нет и не было. Какая она стойкая, какая порядочная и хорошая! Среди ее сверстниц вряд ли найдешь вторую такую! Взять хотя бы Элли — в двадцать лет она уже дала отставку Джою Витстоуну и спуталась с этим парнем Кларком, а через какие-то полгода натянула нос Кларку и крутит с этим малым Роджером. Посмотрите на обычную двадцатилетнюю девчонку, а потом на Люси: чего ей только не пришлось вынести в жизни. Он-то знает, сколько зла причинил всей семье ее папаша. Он-то знает, как она встала на защиту семьи, когда все остальные спасовали. Ему-то понятно, что Люси должна была при этом пережить, каково ей вспоминать, что это именно она в конце концов заперла перед ним двери и отправила на все четыре стороны, чтобы он никогда больше не портил жизнь ее матери.