— Вот сразу видно, Малой, что ты человек артиллерийский. И недели не прошло, как ты тут образовался, а уже второе попадание по Лысому. Ты артиллерист — стопудово!
— Не факт, — покачал головой Шарсан, — он вполне мог в танке сидеть, как офицер наведения…
— Ну какой офицер, Шарсан? Ты посмотри на него — ему же лет мало! — возразил сержант.
— А чего молодой? Это что — диагноз? Видал я молодых, справлялись не хуже старых.
Со стороны терапевтического отделения прилетел вялый мякиш, но упал он на пол и развалился.
«Недомочили…» — сделал вывод Джек, смакуя рисовую кашу, которую в их военном городке подавали редко. Вот пшенной было завались, гречневую тоже подавали, правда, чуть реже. Ячневую — тоже случалось, но рисовой было мало. Он даже ходил к главному по тыловому обеспечению сержанту, интересовался, почему рисовую дают редко, а тот оторвался от журнала с девками и все свалил на мышей, дескать, они рис расхищают. На том расстались.
Новый мякиш прилетел от хирургического отделения. Он ударил сержанта Ветлока в спину, однако тот не подал виду, чтобы не доставлять противнику радости. Мало ли что там летает?
— Ты сегодня ничего нового не вспомнил, Малой? — спросил сержант.
— Нет. Но мне снилось дерево.
— Какое дерево?
— Огромное. С него сыпались листья и взлетали снегири…
— Снегири? А что это такое?
— Это такие птицы, я про них раньше где-то читал.
— Танкист он, — сказал Шарсан через какое-то время, переходя от каши к фруктовому витаминизированному пудингу.
— С какого бодуна? — не сдавался артиллерист Ветлок.
— По нему видно. Технического человека сразу видно, хоть в воду его брось, хоть в сортире утопи.
— Спасибо, не надо, — усмехнулся Джек.
— Ну это я фигурально. А ты попробуй представить электронный триплекс перед мордой и бронебойный снаряд в семьдесят миллиметров — шершавый такой, с коэффициентом аэродинамики два-и-четыре. Может, это твое?
— Танки мне понятны, — согласился Джек, переходя к пудингу.
— Да что там понятного, Малой? Броня крепка и все такое? Я же вижу, что у тебя артиллерийское мышление!
— Не напирай, сержант, — возразил Шарсан.
— Я не напираю. Я просто представляю человеку всю широту выбора. А то ты заладил — танкист да танкист. А он, может, вообще из ремонтного подразделения, так что ни нашим, ни вашим…
— Может, и так, — подумав, согласился Шарсан.
В зале появился заместитель главврача — майор медицинской службы Броуч. Он подошел к столу «вонючек» и, слегка наклонившись, сказал:
— Молодой человек, после завтрака зайдите в режимный отдел, с вами хотят побеседовать.
— Хорошо, сэр, — кивнул Джек, привставая.
— Сидите-сидите, я же сказал — после завтрака.
Майор ушел, за столами соседей притихли, ожидая реакции Малого, но тот лишь пожал плечами и перешел к чаю и булочке с маслом.
— Ты, Малой, не дрейфь, это дело обычное, — сказал Шарсан. — Ты ведь только неделю здесь, можешь сразу послать его подальше.
— Ну да, «подальше»! Ты ему насоветуешь, господин танкист, — покачал головой Ветлок. — Напротив, Малой, больше слушай и меньше говори, если ничего не вспоминается, а то ведь они тебя запросто в тардионы запишут — у них это быстро. Не нужно ничего выдумывать, что помнишь — говори, а не помнишь — разводи руками.
10
На стене постукивали часы с большим красным циферблатом, длинная стрелка, отсчитывая секунды, перепрыгивала с деления на деление, но делала это как-то неуверенно, нервно подрагивая перед каждым прыжком.
Сидевший за столом офицер поднял на Джека глаза и удивленно вскинул брови, как будто только сейчас заметил вошедшего и тот не стоял у двери уже целую минуту.
— Кто таков? — спросил офицер и потер выбритый до синевы подбородок.
— Я из сто двадцать второй палаты, сэр. Меня здесь зовут Малой.
— Что значит Малой?
— Просто так назвали, наверное, из-за моего возраста.
— Ну а зовут-то тебя как? Имя у тебя есть? Вот меня зовут капитан Блинт Лупареску.
— А меня — пациент Малой, сэр, — ответил Джек в том же тоне.
— Так! — произнес Лупареску, вышел из-за стола и приблизился к стеклянному шкафу с множеством пробирок, бутылочек и пузырьков с надписями по-латыни.
Этот кабинет использовался им нечасто, и больничная администрация размещала здесь часть своих запасов.
— Ты латынь знаешь? — спросил капитан, бегая глазами по этикеткам пробирок.
— Не думаю, сэр.
— Вот и я не знаю. А как бы нам это сейчас пригодилось…
Капитан отошел от манящей витрины, вернулся за стол и снова посмотрел на стоявшего перед ним пациента.
— Итак — ваша фамилия, имя и место рождения, — произнес он и взялся за карандаш, готовясь записывать.
— Пациент Малой, сэр, — повторил Джек.
— Так!
Капитан положил карандаш и сложил руки на столе.
— Значит, ничего нового не вспомнил?
— Нет, сэр, если бы вспомнил, обязательно бы сказал. Можно я сяду, а то бок жжет…
— Садись, только стул отодвинь подальше, очень уж от тебя воняет…
— Это из-за мази Яблонского, сэр. Но она очень помогает.
Джек взял от стены стул, поставил на середину комнаты и сел.
— Итак, пациент Малой… М-м-м… — Капитан вдруг замотал головой, словно хлебнул слишком горячего чая.
— Что такое, сэр?
— Не нравится мне такое название. Давай как-то тебя поименуем, скажем ну… Отто Тирбах!
— А почему именно так?
— Ну, придумай свой вариант временного имени…
— Пусть будет это, сэр, вполне себе нормальное имя. Только как мы покажем, что оно временное?
— Очень просто, парень, я вот тут напишу: «так называемый Отто Тирбах». И дело в шляпе. В официальных документах ты будешь «так называемый», а в беседе просто Отто Тирбах. Годится?
— Да, сэр, большое спасибо.
— Не за что, — усмехнулся Лупареску. У него на это имя были собственные планы по улучшению эффективности своей работы. Пока же ему этой эффективности как раз и не хватало, сам полковник Кнуте сказал ему об этом два дня назад в ресторане «Гоферштейн». Полковник был сильно пьян, но излагал очень четко. Он сказал: «Блинт, ты отличный парень и можешь выпить какую угодно дрянь, даже не поморщившись, но в работе ты полный конь, в том смысле, что ты совершенно не валяешься…»
А Блинт возьми да и спроси: «Так что же делать, сэр? Как спасти положение?» На что полковник ответил: «…повысь эффективность, Блинт, а не то тебя отправят гайки крутить, ведь ты же инженер-механик…»