Одно дело – в порыве отчаяния вскрыть вены или бросится грудью на пулемет. Совершенно другое – беспомощно угасать в ожидании смерти. Взмах топора равнодушного палача намного милосерднее раковой опухоли. Чтобы понять это, не нужно прожить долгую жизнь. Не знаю, как другим, а лично мне хватило тринадцати лет, безвременной кончины родителей, половины отрезанной ноги, неудачной попытки суицида и последующего сепсиса. Поставившего финальную точку в Книге судеб очередного бедняги…
– Страшно?
Невысокий мужчина тихо вошел в палату, пока я лежал, отвернувшись к стене. Меньше всего вечерний посетитель походил на врача. У докторов взгляды устало-равнодушные или насквозь фальшивые. Профессия такая. Если всех пациентов жалеть, сердце не выдержит. Этот смотрел внимательно – изучал.
– Нет, – пересохшие губы не хотели двигаться, и даже простые слова давались с огромным трудом.
– Почему? – в голосе мужчины сквозило веселое удивление.
Хотя не исключено, что мне показалось. Когда в висках пульсирует нестерпимая боль, пересохшее горло потрескалось и кровоточит от жажды, а тело полыхает огнем, окружающий мир воспринимается совсем по-другому.
– Отбоялся свое…
Это правда. Сначала не чувствуешь ничего, затем приходит дикий страх, потом – отстраненное равнодушие. Как будто все это происходит не с тобой, а с кем-то другим. И не в настоящей жизни, а в дешевом кино. Сидишь вечером перед телевизором и от нечего делать вяло перебираешь каналы, пока случайно не натыкаешься на печальную черно-белую историю об умирающем сироте. Крупный план, нездоровая испарина на лбу, бледное заострившееся лицо, как у покойника. Гримеры явно перестарались, пытаясь выдавить слезу у впечатлительных зрителей. Все настолько фальшиво, что хочется поскорее переключить эту муть, но как назло в пульте сели батарейки. И, как следствие, придется смотреть до конца…
– Ты в курсе, почему они перевели тебя сюда?
Он мог бы не спрашивать. Это очевидно. Неудавшийся малолетний калека-самоубийца из детдома без прошлого, настоящего и будущего, с прогрессирующим заражением крови. Врачи сделали все, что в их силах. Жаль провинциальная больница – не частная московская клиника. Здесь лечат, как могут. Точнее, в рамках выделяемых бюджетом средств и лекарств.
На вечернем обходе док с равнодушными глазами пообещал: «Все будет хорошо».
Он был достаточно убедителен, чтобы обмануть обычного ребенка. Но не того, кто однажды видел подобное выражение глаз, когда, отойдя от наркоза, еще не догадывался, что лишился ноги.
– Не переживай, Флинт, все будет хорошо. Ты справишься, вытянешь, победишь болезнь. До свадьбы обязательно заживет. Потанцуешь с невестой. Построишь дом, посадишь дерево, родишь сына…
Чем больше ободряющих слов, тем меньше шансов. На ночь глядя меня перевели из общей палаты в унылую одиночку с единственной целью – чтобы проснувшиеся утром дети не испугались, увидев одеревеневший труп.
– Знаю…
– Хорошо, – этот мужчина с редеющими волосами был отличным психологом, и, тем не менее, даже для него полной неожиданностью явился ответ умирающего подростка на простой и ясный вопрос. – Значит, не против, если тебе помогу?
– Против…
Выбор между жизнью и смертью очевиден лишь в том случае, если у человека есть будущее. У меня его не было.
– Почему?
Взрослые только кажутся большими и умными. На самом деле очень часто не понимая обычных вещей.
– Нога… Детдом… Они…
Впереди нет ничего. И даже пресловутого света в конце тоннеля. Отчаянно не хотелось просить, но в комнате было жарко, как в преисподней. Казалось, еще немного, и моя кожа почернеет от жара, а опухший язык заполнит все горло.
– Пить…
– Тебе сейчас нельзя, – закинув ногу на ногу, Карпин задумчиво изучал мальчишку, пытаясь решить для себя, нужен ли ему такой кандидат или нет.
Он не просто сильный, а ЧЕРЕСЧУР сильный. С одной стороны, это хорошо, с другой, – возможны проблемы…
Если ты не маленький капризный ребенок, окруженный заботливым вниманием домочадцев, нет смысла просить дважды. Все равно ничего не добьешься. Я устало закрыл глаза решив прекратить бессмысленный разговор.
– Тебе и правда сейчас нельзя пить, – Карпин наконец принял решение. – Примешь мое предложение и не просто выживешь, но и станешь полноценным человеком.
Распухший язык с трудом ворочался. Говорить не было сил, поэтому я отрицательно покачал головой:
– Нет.
Историями про «добрых дяденек»-педофилов с полным карманом конфет, обещающих райские кущи доверчивым простакам, в детдоме пугали не только малышей. Даже старших. За месяц до моего появления пропал четырнадцатилетний подросток, изуродованное тело которого нашли через неделю. Ему, наверное, тоже что-то пообещали, чтобы заманить в машину.
Что-то очень хорошее…
Невозможно представить, зачем кому-то может понадобиться умирающий калека. Но, в отличие от нормальных людей, нездоровая фантазия извращенцев не знает границ. Чтобы не предложил странный незнакомец, мне это не интересно. Время, когда наивный ребенок верил в бескорыстную помощь, безвозвратно ушло.
– Ты хорошо подумал? – Карпин привык доводить начатое до конца.
Слабый кивок означал: «Да» и «Убирайся к чертям, нам не о чем говорить».
– Откровенно говоря, меня давно никто так не удивлял, – вздохнул странный посетитель, доставая из внутреннего кармана миниатюрный пистолет для инъекций. – Вот уж никак не думал, что придется прибегнуть к таким мерам.
Я почувствовал, что прямо сейчас произойдет нечто плохое. Даже успел открыть глаза, прежде чем иголка впрыснула в вену лекарство. А затем наступила затяжная беспроглядная тьма.
* * *
Это была не смерть в буквальном смысле слова, хотя что-то очень к ней близкое. Даже имея в распоряжении все необходимые лекарства и самых лучших врачей, оказалось не так просто вытащить меня с того света.
Полторы недели я находился в беспамятстве, балансируя на краю страшной пропасти. А когда наконец очнулся, оказалось, что загадочный человек выполнил свое обещание. Он не только спас меня от смерти, перевезя в частную клинику, но и превратил в полноценного человека, поставив протез, практически неотличимый от нормальной ноги.
Разумеется, он сделал это не просто так. Карпину (так звали новоявленного благодетеля) была нужна преданность. И тринадцатилетний подросток со свойственным юности максимализмом поклялся хранить верность спасителю до гробовой доски.
Тогда я был свято уверен в себе и данном слове. Если бы кто-нибудь вдруг заявил, что через четырнадцать лет я нарушу обещание, не поверил бы чудовищной лжи.
Впрочем, одно дело – предполагать, другое – знать. Приказав своим людям атаковать конвой «Пятерки», я не только сжег за собой все мосты, но и, безо всякого преувеличения, стал другим человеком.