Гордиться по праву можно тогда, когда то, чем ты гордишься, не совершено ради повода гордиться.
Резкая трель мобила вырвала Стаса из тяжких раздумий. Едва не выронив сигарету, он потянулся к тумбочке, бросил взгляд на дисплей — Алексей.
— Я слушаю.
— Привет, — голос молодого человека звучал как-то потерянно и безжизненно. — Я тебя не очень отвлекаю?
— Нет, что ты. Совсем не отвлекаешь. Что-то случилось?
— Вовсе нет. Я просто хотел тебе сказать… в общем, я подумал — наверное, мы оба ошибались. Кирилл и правда покончил с собой.
Стас, опешив, едва не выронил мобил.
— Что? Погоди, Леш, что случилось? Что ты такое говоришь? Ты же сам меня уверял, что…
— Я ошибался, — неожиданно непреклонно оборвал его Алексей. — Стас, запомни: Кирилл покончил с собой. Он сам принял это решение. Мои выводы из его предсмертного письма — ошибка. Твои — наши — умозаключения по поводу того, кто мог его заставить, — еще более страшная ошибка. Забудь все, что я тебе говорил.
— Леша, я не понимаю, — медленно проговорил Ветровский, судорожно пытаясь заставить себя найти хоть какое-то объяснение странным словам приятеля.
— Не надо ничего понимать, — отрезал собеседник. — Просто запомни: Кирилл покончил с собой. Точка. Никто его не заставлял, это невозможно — заставить кого-то убить себя. У Кирилла была причина так поступить. Не спрашивай, какая, я все равно не скажу. Просто поверь.
— Ты где сейчас? — Голова кружилась, от острого непонимания заломило виски. — Нам надо встретиться, скажи, где ты — я подъеду.
— Я не могу. Завтра я уезжаю из города, надо еще вещи собрать и дела некоторые закончить.
— Когда ты вернешься?
— Никогда. Прощай и прости, что втянул тебя в это.
В динамике противно забились безжизненным пульсом короткие гудки — Алексей оборвал связь.
Несколько секунд Стас тупо смотрел на все еще светящийся дисплей. Потом нажал кнопку сброса, кинул в пепельницу давно потухшую сигарету и нервно прикурил новую.
Поведение Леши не лезло ни в какие ворота. Все те полтора месяца, что Ветровский знал его, друг Кирилла четко показывал, что не остановится ни перед чем — лишь бы найти убийцу Бекасова. Он ни разу не усомнился в том, что убийца есть, и совершенно великолепно разнес в пух и прах все хлипкие аргументы Стаса, когда тот в какой-то момент стал задумываться — а в самом ли деле Кирилла убили?
В тот памятный день, когда они познакомились на похоронах Бекасова, Алексей произвел впечатление человека надежного и честного. Довольно замкнутого, но умеющего доверять и заслуживающего доверия.
Стас незаметно для себя соскользнул в воспоминания…
По окончании траурной церемонии молодые люди почти сразу отделились от остальных и отправились в находившееся неподалеку кафе, где можно было согреться после долгого стояния на пронизывающем апрельском ветру и поговорить в спокойной и тихой обстановке.
— Вот, — просто сказал Алексей, протягивая визави сложенный вдвое лист простой белой бумаги.
«Здравствуй, Леша.
Мой мир перевернулся. Больше, чем тебе, я доверял только одному человеку. Ты знаешь об этом, и я знаю, что тебя всегда это задевало. Прости — кажется, я ошибался. Сегодня все решится. Я не могу полностью понять и осознать, что происходит и почему, — но сегодня я доберусь до правды. Я не могу сейчас доверять электронным способам связи и потому пишу это письмо. В полдень я буду ждать тебя на Крестовском острове, возле виртуал-центра. [6] Я был не прав, скрывая от тебя важнейшую часть моей жизни, и сегодня я исправлю эту свою ошибку. До встречи.
Кирилл»
Далее следовал тщательно вымаранный постскриптум.
— Это сделал он? — тихо спросил Стас, указывая на старательно зачерканную строку. Алексей покачал головой:
— Нет, я. Это… личное, и не имеет отношения к делу.
— Понятно, — кивнул Ветровский и вновь перечитал письмо. К счастью, Кирилл писал от руки, а не распечатал набранный на компе текст. — Алексей, у вас есть еще образцы его почерка?
Молодой человек поколебался, но все же вытащил из сумки несколько тщательно упакованных в пластик листов, исписанных ровным, быстрым почерком, и протянул собеседнику.
Стас с немалым удивлением понял, что перед ним стихи. Ему очень нравился Кирилл — целеустремленный, уверенный в себе, отзывчивый и добрый парень, способный легко поступиться своими интересами ради других, но в то же время Бекасов казался совершенно земным человеком, не тратящим время на «бесполезные» мечтания. И тут вдруг — стихи! Причем хорошие стихи, живые и искренние.
Но Ветровского сейчас волновала отнюдь не просмотренная им потенциальная «крылатость» Кирилла. Гораздо важнее был почерк. Судя по тому, что до упаковки в тонкий пластик листы изрядно потрепались, строчки не выводились намеренно красиво — это был обычный образец почерка. Ровный, крупный, с четким наклоном вправо, едва заметными фигурными завитушками заглавных букв. Почерк, которым уверенный человек пишет в относительно спокойном состоянии.
Стас старательно вспоминал все, что он читал в книге «Выявление психологического портрета и эмоционального состояния индивида по образцам почерка». Книга эта была написана еще в конце двадцатого века и сейчас в программу обучения не включалась — от руки уже почти никто не писал. Однако Ветровский когда-то прочел ее от корки до корки — по ней он писал доклад по истории психологии.
Алексей молча сидел, допивая третью чашку кофе, и лишь наблюдал за работой нового знакомого. А Стас по всем правилам проводил сравнительный анализ.
— Письмо было написано в состоянии крайнего эмоционального возбуждения, — наконец резюмировал он. — Кирилл писал очень быстро — в заглавных буквах отсутствуют декоративные элементы, которые он использовал обычно. Однако строчки не прыгают, они ровные и прямые, хотя лист не линован. Буквы крупнее, чем в других образцах, написаны с сильным нажимом — на словах «сегодня все решится» бумага чуть не прорвана. Это не почерк человека, собравшегося покончить с собой. Говорю, как психолог, изучавший эту тему. Содержание письма… Здесь сложнее. Изучай его полицейский следователь, он сделал бы вывод, что «выясненная правда» подкосила Кирилла и он решился на самоубийство. Например, выяснил какую-то страшную правду о своей девушке…
— У него не было девушки. — Алексей как-то странно улыбнулся.
— Ну, о ком-то еще, — пожал плечами Стас. — О ком-то, кому доверял сильнее, чем лучшему другу. Вы знаете, о ком может идти речь?
— Только предполагаю. Кстати, может, перейдем на «ты»?
— Да, конечно.