Данил сказал счастливо:
– Наконец-то наш!.. И засрем его весь, выражая суть и дух нашего движения за свободу и оправления!
– Отправления наших нужд, – подсказал Зяма.
Данил огрызнулся:
– А я как сказал?
– Ты сказал двояко, – обвинил Зяма, – как коллаборационист! Может быть, ты имел в виду оправления церковных ритуалов?
– Да пошел ты со своими ритуалами! Еще и пейсы отрасти.
– Мы теперь все маскируемся, – шепотом сообщил Зяма. – В основном под баркашевцев.
Раз дальше по улице пройти не удалось, то организаторы сделали вид, что не очень-то и хотелось, свернули и пошли по согласованному в мэрии маршруту.
Через три квартала на площади увидели установленную достаточно высокую трибуну, сооруженную из строительных лесов, мощно орал гигантский мегафон угрозы в адрес Кремля. Голос поставлен хорошо, фразы подготовлены и обкатаны заранее, то ли актер, хорошо заучивший роль, то ли один из политиков, кого вышвырнули из Кремля, и теперь он мстит тем, кто сел в его кресло.
Отряд омоновцев с двумя ментами протиснулся не столько через толпу митингующих, как через массу фото– и кинокорреспондентов. Я видел только поднятые вверх десятки, если не сотни профессиональных микрофонов и мощных видеокамер.
Омоновцы быстро взобрались к оратору, один ловко сдернул с его плеча широкий ремень с мегафоном и подхватил на лету, второй ухватил оратора под локоть, что-то сказал неистовому революционеру, тот послушно кивнул и, судя по жестам и мимике, показал, что с его стороны никакого сопротивления, это же так, шуточки, чтоб не скучно, идти с властью в лице родной полиции не отказывается, самому осточертела эта вопящая толпа, он свои деньги уже отработал, а за два часа в ментовке получит еще и большую премию.
ОМОН, получив команду, сомкнул щиты и начал вытеснять группы с проезжей части, а оттуда пошли дикие крики, вопли, свист.
На огромной концертной площадке, в прошлый раз на такой выступала Пугачева, собранной и установленной в рекордные сроки, крепкий мужик в неприметной одежде выкрикивал в мегафон, что надо делать вот прямо сейчас, чтобы затруднить властям жизнь, а именно – сесть, и пусть они помучаются…
На помост поднялись трое ментов, один взял у него из рук мегафон, а двое церемонно предложили покинуть это место. К нашему разочарованию, он никому не дал в рожу, а пошел тихо и покорно, как зайчик.
Народ, понятно, шумно и весело орал «Позор!» и «Долой кремлевскую мафию!».
За это время большинство опустились прямо на проезжую часть, кто-то вообще лег, но омоновцы надвинулись ровными рядами и начали растаскивать как сидящих, так и возлежащих.
Те орали и сопротивлялись, но вяло, вернее – пассивно: хватались друг за друга, их тоже удерживали соратники, а омоновцы, пыхтя, растаскивали их, стараясь ничего не повредить, хотя те орали, будто им ломают кости, и дико кривлялись, чтобы в выпусках новостей показали именно их, как героев-страдальцев за идею демократии.
Мимо нас двое омоновцев наполовину пронесли, наполовину проволочили по асфальту пацана, ухватив один за ногу, другой за руку, а он выкрикивал «Но пасаран» и «Мы победим!».
Еще одного утащили под руки, этот, напротив, изображал смертельно раненного, изувеченного зверствующими сатрапами, что с ликованием снимали на все камеры.
– Здесь уже ничего не сделаем, – сказал я, – пошли дальше.
– А подраться? – спросил Данил с надеждой.
– Не здесь, – отрезал я.
На Большом Каменном мосту многотысячная толпа напирает все сильнее, линия омоновцев начала изгибаться, образовались волны, кое-где вообще выглядит так, будто пошла пузырями.
Омоновцы с трудом сдерживают толпу, сзади их подпирают в спины редкие полицейские и офицеры того же ОМОНа, но толпа нажала, пошел наконец так называемый винтаж, в одном месте прорвали жидкую цепь и вбежали с веселыми воплями на свободное пространство, подпрыгивая и вздымая к небу кулаки в характерном жесте футболистов, забивших гол.
Некоторые останавливались, не зная, что делать с такой неожиданной победой, другие, повертевшись на месте, продолжали идти дальше по проезжей части, а цепь омоновцев снова смыкалась, ее опять же прорывали, на ту сторону прорывались мелкие группки, и снова цепь восстанавливалась.
Тех, кто прорвались и празднуют свой героический прорыв, захватывали уже другие омоновцы и, завернув руки за спины, бегом уводили и забрасывали в автобусы под охрану.
Данил проследил за ними и сказал разочарованно:
– Обосрались… Сидят там, как овечки.
Один дурак швырнул фаер, да еще с расстояния в два шага. Его тут же схватили, огрели пару раз дубинками, но в автобус тащить не стали, решили, что с него хватит, а то в ментовке начнет рассказывать, что его зверски избивали, все есть на видео, он представит доказательства для международного суда в Гааге, Страсбурге и конгрессе Вашингтона.
– Здесь, – решил я, – толпа уже взвинчена.
Данил сжал кулаки и шагнул к ментам, но вперед выбежала Люська и с пронзительным визгом огрела одного плакатом по черной каске. Тот всхрапнул, как тур, глаза налились кровью, попытался ухватить ее за руку, но его ловко перехватил Данил и неуловимо быстро и красиво бросил омоновца то ли через колено, то ли пригнулся и швырнул через плечо.
Тот грохнулся об асфальт, захрипел, попытался подняться и снова упал на разъезжающихся конечностях. Сразу трое омоновцев бросились на Данила, однако сбоку на них прыгнули Грекор и качки Данила, завязалась яростная схватка.
Демонстранты, побросав коробки с чипсами, сперва бегали вокруг, как вопящие бабуины, но когда налетевшие менты начали разгонять их дубинками, с визгом начали отбиваться, а потом вовсе осмелели и напали на самих ментов, пользуясь огромным численным преимуществом.
Данил и его качки дрались красиво и умело, против власти нельзя даже с дубинками, потому использовали захваты и броски, а Валентин закричал:
– Фуражки!
Данил и Грекор ухватили ближайшего мента за локти, сдавили, не давая вырваться. Люська забежала сзади и держала на нем фуражку, а один из качков с наслаждением бил в лицо, пустив кровь, потом дважды с силой удар в пах.
Милиционер согнулся от дикой режущей боли, но Данил и Грекор удержали его на весу, а качок еще трижды ударил его в лицо, сломав нос и расквасив губы.
– Все, – крикнул Данил, – отпускаю!
Он отпрыгнул, оставив фуражку на голове полицейского. Грекор тоже отступил, они с Данилом бросились к следующему, а побитый полицейский, едва держась на ногах, попятился к своим, в которых уже летит град камней, палок и бутылок. Лицо его стало окровавленной маской, кровь обильно стекает на грудь.
– Меняемся! – закричал Данил. – Смена партнеров!
Двое его качков, один из тех, кто бил, забежали к следующему милиционеру сзади и схватили его под руки. Люська все так же придерживает на нем фуражку, потому что пока с милиционера не упадет фуражка, то считается, что нападения на него не было.