Данил сказал с восторгом:
– Круто! Они еще тогда ломали систему?
– Ее всегда ломали, – сказал я. – Но окончательно разломаем только мы!.. И весь мир станет свободным. И даже вольным.
Утром мы, не уточняя, кто участвовал в ночной вылазке против системы, сообщили на коротком брифинге о том, что сделала некая группа, выразив протест правительству в виде трех разгромленных троллейбусных остановок, разбитой витрины аптеки и уничтоженных бесследно брандспойтов, отозвались с большой похвалой о героях, что сумели затопить две улицы в центре дерьмом, тем самым показав Кремлю, что они дерьмо и держат страну в дерьме.
По такому победном поводу заказали пиццы вдвое больше, Гаврик смотался за пивом. Он уже прижился у нас, с гордостью сообщил, что к своей подписи всегда делает приписку, которой несказанно рад: «При любом строе я – анархист, при любом режиме – партизан!»
– Это очень важная составляющая настизма, – объяснил он нам, когда продемонстрировал первый раз. – Здесь ключевые слова «при любом»!
Зяма спросил коварно:
– А если строй самый что ни есть лучший и справедливый на свете?
– Все равно! – сказал Гаврик уверенно и шмыгнул носом.
– А если, – спросил Зяма, – режим учитывает все свободы и привилегии граждан?
Гаврик заявил гордо и возвышенно:
– Мы все равно должны быть против, разве не так?.. Мы не можем позволить быть изнасилованными даже добром, как сказал Бердяев!.. Мы должны иметь право даже на гнусность и настизм, потому что мы – люди, а люди – не ангелы… мы лучше ангелов!
Валентин слушал их внимательно, сказал вдруг:
– А я взял себе подпись: «Если тебе дадут линованную бумагу – пиши поперек!» Тоже клево!
Данил расцвел улыбкой так широко, что его рожа заполнила все комнату.
– Братишка!.. Я эти слова Хуана Хименеса сам хотел себе взять!.. Но ты интель, тебе это идет больше, а я чегеварец, мне нужна кровь!
Сейчас, поедая пиццу и запивая баварским пивом, мы бахвалились подвигами, Грекор вдруг хлопнул себя по лбу и вскрикнул:
– Да, вспомнил!.. Пушкин тоже наш!
– Еще бы, – ответил бодро Данил, а потом поинтересовался: – А с какого перепугу?
– Да память сработала, чем нам в школе темя долбили, – ответил Грекор. – Ну, где мальчики кровавые в глазах, помнишь?
– А-а, – сказал Зяма, – это про царевича Дмитрия, который упал на нож из-за эпилепсии? Евреи подтолкнули, как иначе?
Грекор отмахнулся.
– Пушкин не стал докапываться, кто виноват, а сразу заявил, что царевича власти зарезали!.. Это в нашем духе. Неважно, как и что, все равно власть виновата! В Кремле сидят одни убийцы! Детей режут, с мигалками ездиют!
– А еще он про попа и лысого написал, – напомнил Данил.
– Это он для народа попроще, – пояснил Грекор. – Простой народ видит все зло только в толстых попах и с пудовыми крестами на пузе. А если попы вдруг похудеют и перестанут на «Мерседесах» гонять по раздельной полосе, то народу по фигу будет, РПЦ или что-то другое.
– Пушкин гений, – сказал Валентин уважительно. – Задействовал все слои общества. Так и надо работать!.. И работал в верном направлении. Помните его разбойника Дубровского? И как они людей в доме живьем спалили?.. Классно, да?.. Тот, кто пытался или попытается отразить правдиво образы пиратов, Робин Гуда, Кармалюка или любых других бандитов – потерпит поражение, потому мудро Пушкин разбойника сделал благородным красавцем, а власти – чудовищами.
– А наоборот не мог?
– Нет, – сказал Валентин с непонятным торжеством, – в нас самих столько говна в каждом, что нравится сопереживать разбойникам, а не шерифам! Бандитам, а не полиции, мушкетерам, а не гвардейцам. Тот, кто попробует назвать пиратов и Робин Гуда ублюдками, достойными только виселицы, будет обращаться к уму, а когда мы жили по уму? У нас все на симпатиях, на сопереживании к себе подобным… И хотя мы сами не выполняем задания, как наемные убийцы, но с наслаждением смотрим про них фильмы, потому что в каждом из нас сидит это подлое желание просто убивать несогласных с нами, а не цацкаться. И мы их нередко убиваем… в мыслях.
Зяма пробормотал:
– Глубоко копаешь, фрейдист хренов…
– А разве, – сказал Валентин, – у нас не вызывают симпатию, на что и рассчитано, все эти бесчисленные эпизоды в кино, когда герой выскакивает на улицу, останавливает автомобиль, открывает дверцу и вышвыривает на проезжую часть хозяина машины и, прыгнув на сиденье, бросается либо в погоню за преступником, либо за своей девушкой, либо… впрочем, неважно. Мы не обращаем внимания на то, как он поступил с хозяином машины, хотя, конечно, не хотели бы оказаться на его месте. И точно не считали бы его правым. Но, когда это не мы, разве не считаем его правым?
– Это кино, – сказал Зяма.
– Разве? Чем дальше уходит общество к подконтрольности, тем сильнее сопротивление настовиков. Хотя часть из нас сумела приспособить под свой настизм даже высокие технологии: в крутейших баймах они всегда становятся на сторону Темных Сил и там в облике некромантов или прочей дряни самозабвенно колдуют, убивают, расчленяют, душат, отрываясь на компьютерных персонажах и наслаждаясь поистине безграничной свободой…
Зяма возразил:
– Да ладно тебе!.. То пацаны, а мы уже серьезные люди. Можно сказать, оппозиция власти, режиму, самому Кремлю.
– Вся оппозиция, – сказал Валентин с убеждением, – это те же насты, только рафинированные. С той разницей, что срут уже не под дверью соседа, а сразу правительству, власти, церкви, СМИ, ученым и вообще всему, что можно назвать «положительным».
Данил поморщился, покачал головой:
– А мне кажется, наш засланный казачок прав. У любого правительства в любой стране достаточно власти, чтобы вывести на улицу пулеметчиков и перебить очередную демонстрацию настов, под какими бы благородными лозунгами они ни вышли. Значит, не считает настами?
– Власть этого не делает, – согласился Валентин, – но вовсе не потому, что не считает настами или такая вся из себя гуманная. Просто в Кремле прекрасно понимают – настизм сидит в каждом! Если перебить настов на улице, завтра они сами станут ими, так как удержать все то говно, чем мы заполнены до ушей, удается лишь в случае, когда видишь других настов и потому сдерживаешь себя, не позволяет говну выплеснуться наружу.
Завтра обещанный оппозицией митинг, потому я впервые не стал засиживаться за компами допоздна, отоспался как следует, а утром явился в офис. К моему удивлению и радости, там уже Данил, Грекор и Люська, все трое сгрудились у подоконника и ржут, как молодые кони.
Раньше там у нас стоял кофейный автомат швейцарской фирмы «Юры», который постоянно нуждался в ремонте, но Люська купила последнюю модель с новейшей модификацией, с которой связана веселая история, где тоже проявилось наше международное срунство.