Марина сказала жеманно:
– По новостям передали, что задержано сорок два человека. Двадцать восемь отпустили после профилактической беседы, остальным вроде бы предъявят обвинения в беспорядках.
Люська прощебетала весело:
– Это она к тому, что у нас умный вождь! Начали драку мы, но повязали других. Вот что значит вовремя выйти.
– Я вообще мудрый, – ответил я весело. – Налей мне чашку побольше, а этот наперсток пусть Зяма держит в обеих ладонях.
– Он еще не пришел.
– Когда придет… Если его мама отпустит.
– Отпустит, – сказала Марина. – Как только Зяма сообщит ей, что тут деньги дают.
Все хохотнули, особенности Зямы обыгрывать легче всего, в то время как Грекора только и можно дразнить салом и «пывом», Люську сиськами, а Марину толстой жопой.
К обеду прибежал и Зяма, за ним явился Данил, еще потный и раскрасневшийся после мертвой тяги и жима за голову.
Зяма с порога бережно вытащил из широкой папки старинную виниловую пластинку.
– Кто знает, что здесь? То-то. Сейчас поставлю, услышите!
Данил заметил ядовито:
– Так у нас патефона нет! Или для этой штуки нужен граммофон?
– А вот так, – ответил Зяма бодро и врубил карманный плеер погромче.
В помещении зазвучала с шумами, хрипами бодрая, задорная музыка, затем молодой голос запел приподнято и возвышенно:
– Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
«Кто весел– тот смеется,
Кто хочет – тот добьется,
Кто ищет – тот всегда найдет!»
Я поморщился, да что за херня, у меня скулы сводит от такой бодрости и свежести. В душе сразу естественный протест: а на хрен буду за эту сраную победу бороться и строить тот самый хрустальный дворец, да я вместе с Достоевским лучше вылезу из грязного подвала и буду швырять в его стеклянные стены булыжники!
Как-то был у Зямы дома, у него деды-прадеды готовили Великую Октябрьскую революцию, царя свергали, потом комиссарили в Гражданскую, да и потом остались рьяными коммунистами, от них у Зямы большая коллекция старых плакатов советской эпохи, пластинки с песнями, значки советской эпохи с ее первых дней.
Он с гордостью все это показывал, я смотрел, смотрел и вдруг отчетливо понял, почему рухнула советская власть. Вовсе не из-за той хрени, как пишут сурьезные аналитики с академическими званиями, дураки они набитые, а именно вот из-за этих бодрых плакатов, с которых улыбаются здоровые, красивые и мужественные юноши и девушки.
Ну не можем мы, не можем так долго быть красивыми и мужественными! Маятник обязательно качнется в другую сторону! И чем сильнее его оттягивать в сторону строительства хрустального дворца, тем с большей яростью те же строители ринутся его рушить…
Хлопнула дверь, влетел Гаврик и, перекрикивая песню, заорал злобно:
– Вот оно, очередное нарушение!.. В Госдуме предлагают запретить на митинги приходить в масках и приносить алкоголь!.. Это что же, я покупаю бутылку водки в магазине, несу домой, но прохожу через толпу митингующих, и меня могут повязать?
– Сатрапы, – согласился Данил. – Сволочи! Они еще и штрафы хотят повысить! И все из-за того, что десятку ментов разбили головы. Так им за это и платят!.. У ментов работа такая. Да и головы у них все равно пустые.
– Не пустые, – возразил Зяма. – Пустые уже бы разбили! А цельнолитые.
– На прошлом митинге арестовали двадцать восемь, – напомнила Марина. – Четырнадцать все еще в обезьяннике. Это же сколько им придется выплатить, если штрафы в самом деле поднимут, как грозит Госдума, в два-три раза?
Данил оглянулся на меня:
– Бугор, а нельзя нашему благодетелю намекнуть, что люди пострадали за благо свободы, надо бы за них внести штраф? А то больше на митинг никто не пойдет и камнями бросаться не будет!
Я за столом копался в бумагах, Люська уже нараспечатывала всякой хрени, гордясь тем, что умеет пользоваться принтером, все о штрафах за беспорядки на митингах, правила и анкеты для заявок на мероприятия.
– Что, – пробурчал я, – вы всерьез думали, что те арестованные заплатят из своего кармана? Все будет возмещено, даже так называемый моральный ущерб, хотя я до сих пор не понял, что это. Только тем группам платят другие.
– Или тот же Дудиков, – сказал Зяма, – но в другие дни.
Валентин сказал рассудительно:
– Только в Москве таких обществ по поддержке демократии сотни. И все они открыто или полуоткрыто финансово поддерживают оппозицию. Так что за остальных волноваться не надо… Нужно только думать, чтобы самим не слишком влезать, а то знаете поговорку: коготок увяз – всей птичке песец.
Данил посмотрел на меня с надеждой.
– Анатолий у нас хоть и редко говорит, но это еще та акула. Его не ухватишь голыми руками.
– Разве что под жабры, – сказал Валентин.
Люська прокричала от столика с кофейным автоматом:
– Анатолий, какой кофе засыпать? Тут три разные пачки…
Я отмахнулся, все так же не поднимая головы от стола с бумагами.
– Да какая разница?.. Какие-то сорта придумали. В кофе главное – крепость…
Дверь распахнулась, вошел крепко сложенный мужчина в неприметном костюме, с порога окинул помещение быстрым цепким взглядом, мгновенно ухватив все, такие люди не осматриваются с распахнутым ртом.
– Правильная оценка, – сказал он сильным мужественным голосом. – Кофе должен быть крепким! Все остальное – эстетствующая блажь.
Он сразу же по-приятельски подсел ко мне за стол, улыбнулся располагающе.
– Нам понравилась ваша группа, – сказал он самым дружелюбным голосом. – У вас спаянность, веселый нрав, вы крепкие здоровые ребята, а еще вы пришли сами по себе, это заметно, и никому не подчинялись.
Зяма спросил вежливо:
– Это тоже заметно?
Гость усмехнулся:
– Очень. Когда через мегафоны отдавали команды, то вся та масса, под какими бы знаменами ни пришла, разом поворачивала в ту сторону, куда указывали. А вы сперва совещались, стоить ли переть с ними. И хотя это у вас происходило все быстро, как на военном совете, но заметил это не только я.
– А вы кто? – спросил я.
Он улыбнулся еще шире и дружелюбнее.
– Важнее не то, что такое я, а что могу предложить. К примеру, у нас есть пара свободных помещений, первое втрое больше вашего офиса, а другое вчетверо. И поближе к центру, конечно. Можем вам предложить, вы нам понравились…
– За так? – спросил я.
Он улыбнулся:
– Практически да. Разве что вам нужно пару раз… Или чуть больше поучаствовать в некоторых акциях, где нам пока нежелательно засвечивать своих людей.