Он коротко усмехнулся:
– Да, Россия… Я рад, что вашими становятся все, кто с вами соприкасается. Это просто удивительный показатель!.. Показатель готовности общества.
– К чему?
Он улыбнулся:
– К переменам. Радикальным. Этой весной и летом решится очень многое. Я вчера прочел программу основного кандидата от оппозиции на пост президента… Он много чего наобещал, одно удовольствие следить за этими маниловскими мечтаниями, но он так и не сказал, где возьмет столько денег! И как сумеет заставить россиян работать лучше.
– А он в самом деле не знает? – спросил я. – Вроде бы бизнесмен… Даже удачливый.
Он покачал головой:
– Если у него есть программа, пусть обнародует! Чтобы специалисты обсудили, подсчитали все и взвесили. Только сообща можно решить, выполнимо или нет. Но он отделался общими словами. А для того чтобы все им обещанное выполнить, России должны откуда-то дать сто триллионов долларов и переселить в нее сто миллионов немцев. Деньги, кстати, все до последнего доллара отдать немцам, строго-настрого запретив давать местным хотя бы цент, все равно пропьют или потеряют в дырявом кармане. В России ведь все дырявое! На самом деле в России не столько разворовывается, как теряется, но мы об этом смолчим…
Он посмотрел заговорщицки, я спросил невольно:
– Почему?
– А не станем обелять власть, – объяснил он весело. – В общем, как уже сказал, если сто триллионов долларов и сто миллионов немцев… то шансы есть. Но не в долг такие деньги, а просто дать тем немцам. За труды.
Я растянул рот в усмешке.
– Других вариантов нет?
– Да и этот может не сработать, – сказал он серьезно. – Местные, как вы понимаете, начнут претендовать на эти деньги… чтобы пить и гулять, а там хоть потоп. Так что, если поверить в то, что миром правит экономика, проще всего оставить Россию в покое…
– Как? – спросил я с недоумением.
– А вот так, – ответил он грустно. – Позволить молодежи уничтожить власть, что вы и делаете, и… все. Демократическая Россия утонет куда быстрее, чем Греция. Но, Анатолий, народ только выиграет! Самые энергичные и талантливые тут же выедут за рубеж и станут немцами, французами, датчанами, англичанами, а кто доберется через океан – американцами, австралийцами…
– А те, кто останется?
Он сдвинул плечами.
– Вы всерьез считаете, что нужно спасать даже тех, кто сам не изволит даже с печи слезть, когда дом уже горит?
– Ну…
Он сказал шепотом:
– В моей комнате нет подсматривающей и записывающей аппаратуры. Можно говорить то, что думаете и как считаете, а не то, что говорить принято.
Я буркнул:
– Тогда вы знаете мой ответ. Но он… какой-то неуютный.
Он сказал подбадривающе:
– Россия в какой только заднице не оказывалась, но всегда выходила помолодевшей и обновленной, как ящерица, что сбрасывает старую шкуру. Будем рассчитывать, что и в этот раз каким-то чудом вывернется и снова окажется впереди всех.
– Мы тоже на это рассчитываем, – ответил я. – У вас есть возможность предоставить нам пару грузовиков?
– Хоть десять, – сообщил он. – Не лично мы, конечно. Мы не станем светиться так уж явно.
– А кто?
– В Москве около сотни фирм, – сообщил он скромно, – что взаимодействуют с нами. Некоторые, если говорить совсем уж честно, нами и созданы… Их владельцы – коренные москвичи, у них есть фирмы с многомиллионными оборотами. Люди инициативные, мы им только помогли связями в правительстве и деньгами на первых порах.
– А теперь не откажутся от вас? – спросил я и пояснил: – Не кинут?
Он покачал головой:
– Пятьдесят один процент акций принадлежит нам. А то и больше. Вы сами понимаете, что это значит, так что можете рассчитывать на их понимание и помощь. Просто составьте подробный список всего необходимого вам, а я посмотрю, что и как можем сделать… Когда вас ждать?
Вопрос прозвучал неожиданно и в лоб, я запнулся с ответом.
– Насчет списка, – сказал я наконец, – придется посоветоваться с ребятами на местах. У нас теперь ячейки по всему городу, есть даже в других регионах…
– Достаточно и Москвы, – сказал он и пояснил: – В государствах старой формации столицы расположены в самых крупных и влиятельных городах, так что важно то, что происходит там.
– Ну да, – сказал я, – если ваш Вашингтон исчезнет, в Штатах просто и не заметят?
Он улыбнулся:
– Все верно. В Нью-Йорке торги откроются в то же самое время… Значит, завтра жду?
– Во второй половине для, – ответил я. – Даже ближе к вечеру.
– Отлично! Будем ждать.
Данил остаток дня составляет по моей команде список, без чего нам просто не жить, а также то, что желательно во имя свободы и демократии. Валентин и Зяма, выпендриваясь, исправляют ему грамматические ошибки, подсказывают обороты покруче, зато что касается технической части, Данилу комар носа не подточит. Сила не уму могила, гоняя гантелями кровь по телу, он гонит ее и в мозг, что начинает работать интенсивнее, чем у яйцеголового.
Беда только в том, что все мышление Данила нацелено, как накачать бицепс в пятьдесят пять сантиметров и выиграть Кубок Москвы по бодибилдингу, тогда откроется дорога и на чемпионат мира!
Зяма создал на харде отдельную папку, куда складывает видео из нашего участия в демонстрациях и митингах. Сперва их были единицы, потом счет пошел на десятки, а на первой сотне пришлось завести подпапки.
Сегодня он жестом богача выложил на экран самые эффектные из тех, что накопал на ютюбе.
– Тут даже Данила видно, – сказал он заговорщицки. – Правда, со спины, но мы же все его по толстой жопе даже среди бразильских манекенщиц узнаем, верно?.. Вот, смотрите…
Грекор проворчал опасливо:
– За себя говори. Я за скрипочку не спрячусь.
Зяма ткнул курсором в значок ролика, и на экране пошла сплошная безобразная драка. Две колонки вибрируют от натуги, во всех оттенках передавая истошные вопли женщин, что прыгают перед телекамерами, изображая жуткие страдания от кремлевских зверств, мелькнуло лицо Грекора, пылающее задором, он со знаменем наперевес, как с пикой, ведет в атаку группу орущих подростков.
– Ой, – сказала Оксанка счастливо, – вон там в кино Грекор?
– Он самый, – подтвердил Зяма. – Правда, похож на Шварценеггера?
Она подумала, ответила серьезно:
– Нет, на Шварценеггера больше похож Данил.
– То ли еще будет, – пообещал Зяма, – смотрите дальше…
Я, хоть и смотрел внимательно, с каждым мгновением чувствовал, что за зиму мы взматерели настолько, что даже и не знаю. Срать в лифте уже не буду точно, но ломать и разносить вдребезги этот проклятый старый мир продолжу с великим наслаждением и еще большей яростью.