Варяги сразу оживились, стали разбиваться на группы по интересам – кто намылился в хорошую таверну, кто в квартал Зевгмы, где тоже хватало «жриц любви», а любители попариться собрались в знаменитые бани, выстроенные еще Севером Септимием, но почему-то прозванных термами Зевксиппа.
Олег, чувствуя волнение, помахал рукой своим, и тут его остановил голос Пончика:
– Ты куда?
– Дела! – загадочно ответил Сухов.
– Какие? – не отставал Шурик.
– Личные.
– А-а... Ля фам?
– Цыц! – весело цыкнул на лекаря Олег и бодро зашагал по Месе к форуму Константина. Там он свернул направо и довольно быстро нашел церковь Святого Сампсона. Покрутился и набрел на кованую решетку запущенного парка.
Он двинулся вдоль нее, а ему навстречу шаркала постолами седая старушенция в латаной хламиде. Сгорбившись, она качала головой, от чего седые космы мотались из стороны в сторону, и вела за собой на веревочке маленького серого ослика, везущего немудреную поклажу – две облупленные амфоры с водою.
Олег поднапрягся, припоминая ромейскую грамматику, и старательно выговорил:
– Бабушка, подскажи, где тут находится дом Елены Мелиссины?
Бабушка глянула на Олега исподлобья, не разгибая спины, и вытянула руку к решетке, ограждающей парк:
– Вот забор, – прошамкала она, – а вон дом.
– Спасибо!
– Ступай себе с богом...
Олег прибавил шагу. Недаром ему понравилась эта ограда, и малость одичавший парк!
Свернув за угол, он притормозил. Шагах в тридцати от него ограду раздвигали высокие мраморные столбы, удерживавшие решетчатые створки ворот. По одну сторону от них стоял полноватый седой мужчина, в котором Олег с радостью узнал Игнатия Фоку, а по другую топтался магистр Евсевий Вотаниат. Магистр горячился, упрашивал Игнатия, морщился досадливо, но верный спутник Елены лишь пожимал плечами и что-то бубнил равнодушным голосом.
Скривив лицо в негодующей гримасе, Евсевий сказал что-то резкое, сопровождая глаголание непристойным жестом, и зашагал прочь, Олегу навстречу.
Находясь в гневе, магистр мало что замечал. Он бормотал под нос неясные угрозы и чуть ли не шипел от бессильной злобы. Бросив недовольный взгляд на Сухова, он криво усмехнулся и процедил:
– А-а, варанг...
И стремительно удалился, шелестя тяжелыми одеждами.
– А-а, магистр... – сказал Олег вдогон, но Евсевий не расслышал, всецело погруженный в переживания.
Сухов приблизился к воротам и негромко позвал, чувствуя замирание и прочие прелести близящейся встречи:
– Игнатий!
Фока удивленно посмотрел на него и залучился в радостной улыбке узнавания:
– О, варанг!
Он быстренько отворил узорчатую калитку, и пропустил Сухова во двор. Самому особняку было никак не меньше нескольких веков. Выстроенный в типичном римском стиле, дом замыкал в себе обширные атриум и перистиль, и выходил в парк открытой галереей-виридариумом.
– Елена дома? – спросил Полутролль.
– Дома, дома! От одного магистра прячется, устала она от него... А тот настырный такой... Проходи, проходи! А ты здорово по-нашему говоришь, чисто.
– Да куда там... Пары слов связать не могу. У ромея уроки брал, а у того половины зубов нету, шепелявит страшно, так что с произношением у меня проблемы...
Разговорившись от волнения, он ускорил шаг, взошел-взлетел по ступеням лестницы, охраняемой парой мраморных львов, и открыл тяжелую дубовую дверь, часто обитую полосками бронзы.
Сразу за входом ему открылся обширный вестибул, где все дышало полным спокойствием и нешуточным богатством. Стены были выложены из кирпича и покрыты великолепными фресками, колонны из белоснежного мрамора с Проконеза, из светло-зеленого – с Каристоса, из бело-красного – с Ясоса, из розового – с «ямных приисков» Фригии упирались в мозаичный пол и поддерживали расписные потолки.
Свет в помещение попадал сквозь окна, разделенные тонкими колонками, а свинцовые рамы, заделанные кругляшами мутного зеленоватого стекла, были распахнуты по случаю теплой погоды.
На второй этаж вела мраморная лестница, закрученная вполоборота.
Игнатий прикрыл за Олегом входную дверь и позвал своим высоким голосом:
– Елена! К тебе пришли!
Из покоев наверху донесся недовольный голос красавицы:
– Я же просила никого не впускать!
Мелиссина в длинной голубой столе, подпоясанной в осиной талии, вышла на галерею, хмуря бровки. Узнав Олега, она охнула и буквально слетела с лестницы, с визгом бросилась Сухову на шею, целуя и тиская.
– Ты пришел! Ты нашел меня!
– Прощай... – просипел Олег. – Ты меня задушила...
Елена тихо засмеялась и прошептала:
– Что же ты стоишь? Неси меня! Бегом!
– Бегом нельзя, – рассудительно сказал Сухов, подхватывая женщину на руки, – а то еще уроню...
И он понес свою драгоценную ношу наверх, безошибочно находя опочивальню, схожую с будуаром. Здесь стояла высокая посеребренная кровать с изголовьем, застеленная дорогим покрывалом, у ложа курилась амбра. Угол занимал одежный шкаф-«башенка», модный в то время у ромеев, а слева от входа поместился стол, инкрустированный слоновой костью, и парочка табуретов, вогнутых посредине.
Олег опустил Елену на ковер, чувствуя, как сводит сохнущие губы. Женщина распустила волосы, и те упали двумя черными волнами на грудь – твердеющие соски буравили тонкую ткань.
– Помоги мне раздеться... – слова упали.
Олег помог.
* * *
Прошел час или минула эра, неважно. Когда погружение в горячие глубины закончилось и Олег малость пришел в себя, Елена легла на спину, закинув руки за голову, и томно потянулась, мягкая-мягкая, ласковая-ласковая.
Олег перевалился на бок, ощущая частые сокращения сердца и пестуя удовольствие излечившегося, – тоска и горечь разлуки отпустили его. Горький осадок воспоминаний еще саднил немного, но быстро растворялся в громаде наслаждения и тихой радости, радости покоя, убережения от тревог и напастей.
– О чем задумался? – нежно спросила Елена.
– О душе, Аленушка.
– Але... Как-как?
– Русы имя твое произносят как Алена. А уменьшительное от него – Аленушка.
– Красиво... Звучит как-то... пушисто!
Мелиссина радостно засмеялась и вдруг замерла, спохватившись.
– Ты сказал – о душе?
– О ней. У тебя великолепное, просто сказочное тело, но мне этого мало, я хочу владеть и душой твоей.
– Оле-ег... – Елена, не найдя слов и боясь обидеть «варвара», погрозила ему пальчиком.