– В чем дело, магистр? – ледяным тоном спросил Олег. – Или тебе повылазило? Я – варанг, рядовой-манглавит средней этерии, слуга и воин базилевса!
– Ма-алчать! Ты арестован, варанг! Я привел за тобой два десятка слуг правосудия. Дернешься, варанг, и превратишься в ежика, истыканного стрелами!
Разнесся мощный хохот, и тут же пахнуло новой волной зловония.
– Ведите его!
Строй тюремщиков окружил Сухова вытянутым овалом, мечи, копья и стрелы стерегли каждое его движение. Олег сжал зубы и пошагал.
Вели его не слишком долго – свернули на широкую Халкопрачийскую улицу, по прямой линии связывающую форум Августеон с воротами Просфория, и вышли к кварталу Октогон, названному так из-за высокой восьмиугольной стены, огораживающей его. Во времена Константина за этой стеной располагалась казарма, теперь там устроили тюрьму.
С гулом отворились сводчатые ворота – как оказалось, первые, поскольку стен насчитывалось две, а между ними рычали и ляскали пастями злые собаки, натасканные на людей. Они давились лаем и гремели длинными цепями, а острая, резкая вонь псарни била в нос.
Заскрипели, раскрываясь, внутренние ворота, впуская в тюремный двор, застроенный жилищами вертухаев. Тюремщики, громко сопя, направились под арку к камерам, покалывая Олега в спину копьями и тем понуждая его двигаться куда сказано.
И снова вонь, застарелая и въевшаяся в камень, ужасный запах бессильного отчаяния, боли и страха. Привлеченные светом факелов, узники бросались к решетчатым дверям, кричали и выли на разные голоса в безумной надежде на обретение воли.
– Куда его, сиятельный? – пробасил один из тюремщиков.
– В пыточный зал! – прозвучал ответ магистра. – Да-да, варанг! Ты думал, что я обойдусь пошлой местью? Нет! Завтра сюда явится судья, тебя допросят, осудят как убийцу, насильника и шпиона и казнят. Не быстро, ибо такое удовольствие, как умирание язычника, стоит растянуть!
Толпа ввалилась в зал допросов, посередине которого высилась трибуна для судей и писцов, а рядом располагались «рабочие места» палачей – каменные скамьи с кольцами для кистей и лодыжек. Пыточные ложа были сделаны с наклоном, неведомые каменщики трудолюбиво продолбили в них канавки для стока крови и нечистот. У стен остывали очаги, в которых калили орудия пытки, развешанные неподалеку. Чего тут только не было, каких только инструментов по причинению боли! Клещи на деревянных ручках, железные изогнутые прутья для обжигания тела, бурава для ослепления, лопаточки для обдирания кожи, крючья для вырывания внутренностей, щипцы для вырывания ногтей, решетки для поджаривания плоти, долота для костей...
А с потолка, ужасая одним видом своим, свисали цепи, ошейники, петли, обещая выкручивание рук и подвешивание на крюке за ребро.
Олег оглядел строй ухмыляющихся тюремщиков, по совместительству – палачей. Все они были одеты, как пещерные люди, – в кожаные, пятнистым мехом вверх, куртки и короткие штаны.
– Все как с ума посходили, – медленно проговорил Олег. – Вы что, не понимаете? Я – варанг! За мою смерть жестоко отомстят мои товарищи. Вы этого хотите? Предлагаю сделать так – вы возвращаете мой меч и провожаете за ворота...
– В цепи его! – гаркнул Вотаниат, и тюремщики бросились исполнять приказание.
Сухова приковали за шею к ржавой цепи, вделанной в каменную кладку, и хорошенько отпинали.
– Ладно... – прохрипел Сухов, сплевывая кровь. – Значит, ждите гостей!
Верил ли он сам в помощь друзей? Конечно, его будут искать, но когда найдут? И в каком виде?
Одно Олег знал точно – к Богу он обращаться не станет. Бог – это для души, а тело надо спасать, не прибегая к помощи небес, забывая кротость и смирение...
Кряхтя, Олег устроился поудобней и спиною привалился к стене. «Ну, я попал...» Цепь, хоть и ржавая, держалась крепко, не вырвешь – кольцо вмуровано на совесть.
Миазмы, ползущие из камер, портили воздух, угнетали сознание обещанием неволи и смерти, да и сам зал допросов здорово давил на психику. Ведь ему никак не меньше полутысячи лет, и все эти годы здесь пытали людей. Кровь и моча стекали по желобкам, сливаясь в зияние булькающей клоаки, а куда девались боль и страх? Может, черной накипью оседали на стенах, впитываясь в каменную кладку?
Факелы, оставленные тюремщиками, погасли в своих держаках, но свет костров со двора проникал в сводчатые окна и плясал на стенах. Хохот и выкрики подтверждали догадку Сухова – магистр хорошо проплатил здешним вертухаям, и те накачивались вином. Глухо доносился собачий лай – «друзья человека», не раз пробовавшие вкус людской крови, унюхали жареное мясо и требовали справедливой дележки.
Олег попробовал языком зубы – вроде не шатаются... Синяки останутся, но это пустяки, дело житейское. Были бы кости целы, а кровоподтеки сойдут...
Он закрыл глаза и усмехнулся. Удивительно... Страха не было. Злость была, она клокотала где-то в потемках души, оживляя иногда предвкушение мести, а вот сердце билось ровно и спокойно. Олег не боялся. Ему уготовили мучительную смерть, обещая ослепление, усекновение главы и прочие радости местного правосудия, но ничего в нем не сжимается от ужаса и безысходности. Наверное, он просто не верил в собственную смерть. Рано ему еще умирать.
Или это так крещение действует? Знать бы... Сколько уж им передумано, сколько мыслей прокручено в голове...
Для чего он, именно он, пришел в храм? Сам пришел, по собственному почину. Не в порыве, а по трезвом размышлении. Слабый ищет у Бога утешения и поддержки, но ему-то зачем вера-костыль? Боязливый человек, запуганный картинами ада, жаждет уберечься от вечных мучений, но он-то не верит в пекло. Бог есть любовь, а не палач с садистскими наклонностями.
Все что ему нужно – приходить иногда под гулкие своды храма и почувствовать успокоение. Пускай вокруг вихрится карусель смерти и мерзости, трещат кости и льется кровь, а в храме, как в «глазу бури», должна стоять тишина и покой. Ему надо ощутить убережение от мира, даже от радостей земных, равно как и от гадостей, остаться наедине с собой и Тем, к кому обращаешь... нет, не молитву. Зов. И привет.
Ему надо просто побыть в намоленном месте и принести бескровную жертву – поставить свечку.
В двадцать первом столетии он никогда не заглядывал в церковь, да там это и не требовалось. Как подумаешь – благодать была, тишь да гладь, а проблемы... Да какие ТАМ проблемы?
Зато здесь он прошел через сумерки язычества, насмотрелся на сальные губы вытесанных из дуба идолов, которые мазались кровью – бывало, куриной, а бывало, и человечьей. Запутанные ритуалы, непонятные табу, простецкие отношения с богами, в которых торг был уместен, – поможешь, божечка, тогда мы тебе овечку на заклание, а не окажешь поддержки – отхлещем розгами за недостаток старания! И лупили своих божков, ежели те не исполняли договор, клали идолище на землю и секли.