– А то смотрим – следы неподкованных лошадей раз твои пересекли, другой…
– Да хорошо ещё, что я Тимоти встретила, а то было бы мне… Тимоти!
Тимоти, ощущая валящую усталость, поднялся на колени. Первым делом он перезарядил «смит-вессон» и только после этого встал. В голове застучало, отдаваясь в руку. Больно, чёрт…
– Вас ранили? – подбежала Юля. – А ну-ка… Вот гады! Подождите. Где-то у меня кусок полотна должен быть в сумках…
Ринат слез со своего вороного и достал из кармана маленькую серебряную фляжку.
– Дай-ка лапу, амиго [43] , – сказал он, задирая рукав на Тимофее. – Сквозная, нормально…
Кнуров глянул на розовое, сочившееся кровью зияние. Угу, нормально…
– Сейчас мы её… – Ринат открутил пробку и плеснул на рану чистым виски. Тимофей зарычал. Потом посмотрел на Юлю, разрывавшую чистую белую ткань на полосы, и сжал зубы. Потерпишь, ничего с тобой не станется… «Росита» осторожно обмотала ему руку. Боль ритмично билась под повязкой, прижигая нервы с каждым ударом сердца.
– До свадьбы заживёт, – сладко улыбнулась Юля.
– Спасибо, – проворчал Кнуров и подошел к её лошади, чтобы придержать стремя. Черт, по физиономии будто тёркой прошлись… Предплечьем, обмотанным тканью, Тимофей осторожно коснулся щеки – по белой материи расплылись прозрачные кляксы пота и бурые кляксы крови.
– Юля, – сказал он, – в таком случае вы уж не «выкайте», что ли… А то какой же я тогда Тимоти?
– Ладно! – рассмеялась Юля.
Тимофей впервые видел, как смеётся его секретарша, и эта картина ему очень понравилась – всё у Шумовой получалось красиво, даже смех.
Приободрившись и поглядывая за вакерос, он оседлал чалого – тот не возражал. Привязал к седлу скатку одеял, сунул «винчестер» в седельную кобуру и поставил ногу в стремя. Нет, лучше с того боку, с левой ноги… Ага, и как он будет выглядеть? Кабальеро, не знающий толком, с какой стороны садиться на своего коня! Надо ещё подпругу затянуть, а то болтается… Кнуров засупонил кожаные ремни под брюхом чалого, проверил – не вжим ли и, обойдя коня, сунул в стремя левую ногу. Ухватился за луку седла, оттолкнулся и сел верхом – второй или третий раз в жизни. Похлопал чалого по шее (тот покосился хитрым глазом), сжал уздечку в руке и лёгким посылом, даже не пришпоривая, а лишь подпихивая каблуками, стронул коня на шаг.
– Вайя! – махнул рукой Гияттулин, и кавалькада лёгкой рысцой потянулась к руслищу.
Было часов девять, десятый уже пошёл. Солнце поднялось над зубцами гор и начинало припекать. В быстро нагревавшемся воздухе поплыл тонкий запах опалённой травы. Двигаясь маленьким отрядом, Ринат и его вакерос выбирали дорогу так, чтобы кони ступали по мягкому песку оврагов или жёсткой поверхности столовых горок и узких сухих русел; старались пробираться низинами, дабы не маячить, как удобные мишени.
Рядом с чалым ехал чубарый. Юля качалась в седле с небрежной грацией амазонки. Щурясь, она обшаривала взглядом белые выветрившиеся холмы, краплённые пятнами тёмно-зелёного можжевельника и тускло-серебристой полыни. Почувствовав взгляд, Шумова повернула изящную головку к Тимофею и улыбнулась.
– Мой герой… – сказала она мягким, обволакивающим голосом. Кнурова бросило в жар и холод.
– Да ну тебя… – пробормотал он.
– Легкомысленная дева едва не угодила в лапы апачам, – мурлыкала Росита, – но храбрый кабальеро спас деве жизнь и сохранил честь её… За этот подвиг девица должна отблагодарить кабальеро…
– Ты мне сейчас наговоришь тут… – сказал Тимофей и закашлялся.
– А так во всех романах – какой ни открой, везде одно и то же. Ты где предпочитаешь – в ВР или в Р?
Девушка шутила. Просто радовалась жизни, красоте – своей и мира, драгоценным переживаниям убережённой от страшного удела. И что-то ещё звучало в её голосе – восхищение? А может, обещание? Или (не может быть!) призыв? Что бы ни послышалось Кнурову, а в медовую ловушку он таки угодил… и очень боялся из неё выбраться. Нет, какая же она всё-таки красивенькая! Но в её прелести прячется нечто большее, чем обычная пригожесть. Нечто трепетное, нежное и доверчивое, чего не выразить никакими словами… если, конечно, оно не придумано им в порядке любовного бреда, не домыслено вожделением.
Тропа привела кавалькаду к порушенным скалам рухнувшей стены каньона, а затем, попетляв в густых зарослях колючего чёрного чапараля, слилась с другой, наезженной тропой, переваливавшей через щербатую, красно-коричневую мезу, невеликую столовую гору, торчавшую из крутой осыпи, как памятник самой себе. На плоской вершине мезы чапараль рос не так густо, как в низине, перемежаясь с дикой грушей и кустами можжевельника. На краю скалистой кручи, под кривым масляным деревцем, Тимофей остановился и посмотрел вниз. Каньон под ним расступался, словно делая вдох, ширился в длинную, зелёную, хорошо орошаемую долину акров пятьсот. Поодаль, на пригорке, стоял хозяйский дом в форме буквы «Г». Барак для ковбоев превращал ее в «П», а крепкие амбар и конюшня замыкали четырёхугольник.
– Прямо форт! – вырвалось у Кнурова.
– А здесь иначе нельзя, – сказал подъехавший Гияттулин. – Фронтир!
Лошади, почуяв родные запахи, взбодрились и прибавили шагу. Сейчас Тимофей стал лучше понимать, что значит иметь дом. Свой угол, уют – это всё правильно, но главное – укрытие. От врагов, от непогоды, безопасное место, где тебя не предадут, где всегда оправдают и помогут. Крепость.
Всадники и всадница спустились по широкой расщелине, одолели ручей и травянистую возвышенность, и перед ними открылись ворота ранчо «Ту-бар». Во внутреннем дворе стоял фургон, запряжённый четвёркой лошадей. Ковбой в выцветшей красной рубахе сгружал мешки с мукой, а ещё двое сидели на ступенях под дощатым навесом. Завидев хозяйку, один из ковбоев встал и упругим шагом двинулся ей навстречу. Это был Царёв, исполнявший роль управляющего-сегундо. В широкополой чёрной шляпе и кожаной куртке с бахромой по швам, украшенной бусинами и иглами дикобраза, в чёрных сапогах, отделанных тиснением, Геннадий походил на именитого ранчеро, коему было даровано право украсить свою асьенду горделивыми альменас – зубцами, указывающими на знатность рода. А впрочем, эдикты испанского короля были пустым звуком для Аризоны, уже лет двадцать, как отвоёванной у Мексики.
– Случилось что? – спросила Юля.
– Да так, – сказал Царёв с досадой, – Сенько убили.
– Как убили?! – ахнула девушка. – Ох, как ты меня напугал!
Росита Кальдерон вспомнила, что её зовут Юля Шумова, подумал Тимофей. И что всё вокруг, от пыли под ногами до индиговых небес – не Р, а ВР…
– Кто его?.. – процедил Гияттулин, не употребив мрачного глагола.
– Харви Кинзелла, – сказал подошедший вразвалку ковбой, перепачканный в муке. – Я предупреждал Серхо, чтоб не связывался, но всё без толку. Кинзелла бил лошадь – кулаком по морде, – ну, и Серхо не стерпел. Сказал ему пару ласковых. Слово за слово…