— Хватит, — успокоил его Сергий. — Ну, во-первых, я не верю, что эти тайны были выкрадены — в принципарии не чиновники служат, а военные, этих куда труднее провести. Не думаешь же ты, презид, что когорты в Сармизегетузе набраны из ротозеев?
— То, что предатель служит тут, и в больших чинах, — перебил его наместник, — мне уже ясно. Ладно, — он указал на Искандера. — Пиши!
Тиндарид пристроился за столом, вооружился стилом и раскрыл дорогие вощеные церы из кипариса.
— Принцепс претории, — начал диктовать наместник, — раз! Опцион претории — два! Корникулярии. Так. Их трое. Записал? Так, запиши еще троих комментаторов. Их тоже трое. Они ведут протоколы, так что. Дальше! Шестеро эксепторов. [60] Хотя. Стоп! Пятерых мы можем не считать, их не допускают на советы. Запиши одного, личного секретаря моего предшественника. Теперь это мой эксептор-консулар.
— Итого — девять подозреваемых, — с удовлетворением отметил Искандер.
Наместник задумался, нахмурил лоб в усилии мысли и стал ходить из угла в угол.
Внезапно остановившись, он сказал:
— Вот что… Вычеркни двух корникуляриев — этого и вот этого. Они были в отъезде, когда сообщали пароли.
— Всего семь осталось! — восхитился Искандер. Марций Турбон величественно кивнул.
— Презид, — медленно проговорил Сергий, — а давай мы за всей семеркой установим наблюдение? Будем следить, куда они ходят, с кем встречаются.
Наместник нахмурился, но чело его тут же разгладилось.
— Дельно! — оценил он. — Так и сделаем. Займись слежкой сегодня же, завтра утром доложишь.
Лобанов стукнул себя по гулкой груди, четко развернулся и покинул резиденцию презида.
Четверо подозреваемых до позднего вечера не покидали принципарий, а вот трое «объектов наблюдения» удалились в каструм столичного гарнизона. За ними-то и присматривали преторианцы. Сергий действовал в паре с Эдиком — побоялся оставлять Чанбу с Гефестаем. Задурит только голову кушану.
Выпало Лобанову следить за корникулярием Антистием Лабеоном.
Часа два они с Эдиком скучали, дожидаясь, когда же Лабеон выйдет из каструма, а когда тот появился в воротах лагеря, обрадовались даже.
— Наконец-то, — буркнул Чанба, — хоть пройтись можно.
— Выдвигаемся, — скомандовал Сергий. — Ты идешь за ним шагах в двадцати, я — по другую сторону улицы.
Антистий вышагивал впереди, вертя головой в шлеме, отмеченном рогом-корникулом, знаком отличия доверенного секретаря, и тихонько напевал немудреную мелодийку.
Навстречу ему шел огромный мужчина в форме кентуриона — гребень на шлеме стоял поперек, на мускулистых ногах сверкали поножи, в руке он сжимал витис, стек из виноградной лозы, который можно было использовать и как указку, и как дубинку.
— Антистий! — взревел кентурион. — Куда тащишься, рогач?
— Задницу твою искал, — отвечал ему корникулярий в изысканных выражениях, — чтобы вставить в нее витис!
Кентурион гулко захохотал. Они поболтали и отправились далее вместе.
— Стоять! — заорал вдруг кто-то дурным голосом. Откуда ни возьмись появились трое легионеров и преградили дорогу Сергию. Видать, ребятки хлебнули вина в достатке — и их потянуло на драку.
— Ты — грязный варвар! — с удовольствием сказал легионер с белым гребнем на шлеме, тыча Лобанову в грудь корявым пальцем.
— Да, — мягко ответил Сергий, — я варвар. Дай пройти.
— Стоять, я сказал.
Роксолан глянул на удалявшуюся спину объекта наблюдения и отчаянно гримасничавшего Эдика. Легионер потыкал в Сергия пальцем и добавил:
— А еще ты вонючка дакийская!
Двое его собутыльников радостно заржали.
— Ты на себя сначала посмотри, — проговорил Лобанов. — Полный панцирь дерьма, а туда же.
Он ударил легионера по горлу костяшками пальцев правой руки, врезал левой под нос — слезы и кровь брызнули одновременно — и основанием правой ладони двинул в подбородок, отшвыривая служивого на приятеля. Упали оба. Третьему Сергий выкрутил руку и уложил рядом с товарищами.
— Серый! — донесся отчаянный крик Эдика.
— Бегу!
Они побежали, завернули за угол, где скрылись корникулярий с кентурионом, но улица, тянувшаяся перед ними, была пуста. Только раб с метлой бродил по тротуару, делая вид, что наводит чистоту и порядок.
— Упустили! — процедил Роксолан. Подбежав к метельщику, он спросил:
— Тут корникулярий с кентурионом не проходили? Бородатый раб мрачно поглядел на него и буркнул:
— Ну проходили…
— Куда?
Метельщик показал на широкий проулок, ведущий к роще.
— Туда, к храму Замолксиса… — пробурчал он — и отвернулся, снова принимаясь ширкать метлой.
— За мной! — бросил Сергий, бросаясь в проулок.
Сармизегетуза уже ничем особенным не отличалась от провинциальных городков империи — те же мощеные улицы, те же дома. И, что интересно, по этим улицам ходили в основном даки, но понять, из рода патакензиев они или из рода альбакензиев, было трудно — лица бритые, волосы коротко острижены на римский манер. Да и одевались даки в туники и тоги. Правда, осень вносила свои коррективы — почти все были в укороченных штанах. Но привычка ходить голоногими очень быстро пропадала и у чистокровных римлян — зимой в Дакии холодно. Морозов сильных практически не бывает, но снегу навалит по колено, а то и по пояс. Поэтому легионеры первыми освоили туземные моды — кому охота мерзнуть!
Храм Замолксиса прятался посреди священной рощи, а роща произрастала за высокой колючей изгородью. Храм был круглый, с полсотни шагов в поперечнике. Внешний круг выложили из каменных блоков, а внутрь храма вели широкие ворота из дубовых плах, обитых бронзовыми листами с золотыми и серебряными накладками, изображавшими луну, солнце, звезды, всяческих тварей.
Замолксис был самым обычным даком. Он жил лет за пятьсот до описываемых событий, много путешествовал, говорят, и в Индии побывал, и у пифагорейцев мудрости нахватался. Проповедовал в Дакии, убеждая в своей близости к кабирам-небожителям, но, видать, не больно-то его слушали. И тогда Замолксис спустился в андреон, подземное святилище, и спрятался там на четыре года. Все сочли его умершим, а Замолксис возьми да и выйди! Дескать, воскрес я, чего и вам желаю! Тут уж даки не остались равнодушными — к бессмертию все охоту имеют. Так и превратился Замолксис в божество.
Преторианцы прошагали по тропинке, обложенной глыбками гранита. Остановившись у входа в храм, осененного орешником, деревом, наделенным мудростью (по крайней мере, так считали даки), Сергий велел Эдику:
— Побудь здесь. Нечего толпою шляться по культовому зданию.