– Не могу это сформулировать, это лишь на уровне ощущений… Но ты слышал, что сказала Шурка… Ты при ней ненастоящий…
– Мало ли что сболтнет пятилетний ребенок!
– Устами младенца глаголет истина.
– Знаешь, по-моему, ты тоже просто ревнуешь: мол, как это девчонка захомутала любимого братца. Мои кандидатуры он отверг безжалостно, а тут какая-то пигалица, невесть откуда взявшаяся, наложила на него лапу. Не годится. Надо попробовать отвадить его от девчонки. Пусть живет один, тогда им легче будет манипулировать? А ты не подумала, что я, может быть, ее люблю?
– Что ты орешь? Люби себе на здоровье! Только ты ее не любишь! Шурка именно это имела в виду, говоря, что ты при ней ненастоящий!
– Ну уж это мне лучше знать!
– Федя, не кричи!
– Да как же не кричать, если все вмешиваются в мою жизнь, даже пятилетняя соплячка!
Из прихожей раздался громкий, отчаянный рев.
Дуся кинулась к дочери.
– Мама, он… он сказал, я соплячка! Это он из-за нее…
Федор вскочил и в ярости выбежал из квартиры. Дуся за ним не побежала. А он прыгнул в машину и поехал к себе. Сейчас он все выяснит!
Но дверь ему открыла милая женщина в заляпанной спецовке и сообщила, что Мака поехала покупать плинтусы.
– Да вы пройдите, гляньте, как вам понравится!
– Я ничего в этом не смыслю, и вообще, целому дураку полработы не показывают!
И ушел. Он был так зол на весь мир, что успокоить его сейчас могла только бутылка водки. Или Ангелина. Он позвонил ей домой. Но домработница сообщила, что Ангелина Викторовна на работе. Время было позднее, конец рабочего дня, и она запросто могла уже уйти с работы. И все-таки он поехал к издательству. Ее «тойота» стояла во дворе.
Он стал чуть поодаль, чтобы его машина не бросалась в глаза другим сотрудникам. Он не раз заезжал сюда за Макой, и они могли ее запомнить. А это ни к чему. Около шести появилась Ангелина вдвоем с какой-то женщиной. Они озабоченно о чем-то говорили, потом сели в «тойоту» и уехали. Так мне и надо, идиоту!
Итак, Ангелина не помогла, оставалось только напиться. Он купил здоровенную бутылку водки и поехал к старому приятелю – художнику, всегда готовому составить компанию, если нужно напиться. Он был старше Федора лет на десять. Могучего вида мужчина с нежной душой, Лев Михайлович встретил его с распростертыми объятиями.
– Здравствуй, друже! Давненько не заглядывал! Пришла нужда выпить? Дело хорошее! Ты, говорят, теперь известная личность! Скажи только, друже, почему твои книжки так пошло оформляют? Этот глянец обложек оскорбляет мою художественную натуру!
– Зато хорошо продается!
– Да, критерий внушительный!
– Ладно, Левушка, надо пройти этот этап, и потом, разве обложка – главное?
– Так иной раз в книге ничего, кроме обложки, и нет.
– По-твоему, это обо мне?
– Ни в коем разе! Твои книги вполне читабельны и даже милы… Впрочем, я не такой уж ценитель, но я рад, что ты пришел ко мне. Ты голоден?
– Да нет, но я купил тут кое-какую закусь…
– Мудро! О, селедка! Слушай, а до чего удобно, что ее не надо чистить. А картошку мы испечем. Как бывалоча… Ну что стряслось? Опять драмы на личном фронте? Кстати, тут заходила Фарида и, как бы между прочим, интересовалась, как ты, что ты, а я не мог ответить… Хорошенькая, зараза! Я попытался к ней подъехать, а она ни в какую.
– Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой.
– А что за зайка у тебя теперь?
– Да то-то и беда, что у меня две зайки! – рассмеялся невесело Федор.
– За двумя зайками гнаться гиблое дело, непременно встрянет третья!
– Да боже меня сохрани, я и с двумя-то разобраться не могу! Давай выпьем!
– Погоди, выпить со старым другом – святое дело, и надо обставить все так, чтобы это была не пошлая пьянка, а душевное застолье. Оно конечно, дело все равно кончится пошлой пьянкой, но надо положить этому хорошее начало. Картошечка уже печется в микроволновке. Давай почисти огурчики, а я открою банки, да нарежь вот зелененького лучку, посыпь селедку. Ах, Феденька, как вовремя ты появился, у меня, знаешь ли, сегодня плохо работа шла, я уж думал напиться с горя в одиночестве…
Когда картошка испеклась, Лев Михайлович разлил водку по большим граненым стопкам и сказал торжественно:
– Давай, Федя, выпьем сначала просто так, без всяких дурацких тостов. Для затравки. Поехали!
Они выпили, закусили.
– Теперь еще по одной.
Выпили еще.
– А теперь давай выпьем за заек!
– А ну их всех!
– Тогда почему всего две зайки поставили тебя в тупик? Выкладывай, а потом решим, за которую из двух пить.
Федор рассказал все.
– Да ну, старик, в чем проблема? Молоденькая зайка всегда лучше.
– Так-то оно так, но вторая… меньше всего ей подходит определение «зайка».
– А что, тигрица? Тогда мой тебе совет – сохрани обеих. Дома – зайка, а на стороне тигрица. Полнота ощущений гарантирована.
– Сам же говорил – за двумя зайками…
– Поверь моему опыту, когда две зайки, вполне может появиться третья.
– Да на кой черт мне еще третья? Это ж целый гарем, а я не султан все-таки.
– Ты не понял, Федя. Когда при двух зайках появляется третья, то она уже может оказаться той самой… единственной. Тогда тех заек побоку – и не упусти единственную. Это, конечно, трудно… Хочется ведь побольше охватить или осеменить…
– Лева, что ты несешь?
– Делюсь с младшим товарищем горьким опытом.
– А в результате живешь бобылем.
– Ну и что? Я еще могу себе позволить двух и даже трех заек.
– Понимаешь, Ангелина – она не зайка…
– Ах ну да, тигрица!
– Да и не тигрица она, а похоже, что она та, единственная…
– Ты с ней еще не спал?
– Нет.
– Тогда ты вообще ничего не можешь знать – зайка она, тигрица или просто маринованная селедка.
– Лева!
– Это только предположение, не более того, и потом, ничего плохого в маринованной селедке я лично не вижу. Главное, чтоб не клуша. Вот клуша – это не мое.
– Но что же мне все-таки делать?
– Просишь у меня совета?
– Могу себе представить, что ты посоветуешь, но все-таки прошу.