К сараю начали сползаться люди. Внутрь не заходили, толклись у входа. Кое-кого из бандитов и воров я знал в лицо. Иные хари были незнакомы. Стало быть – свита» потенциального «короля». А вот наши противники не торопились. Возможно, давали понять, что ни в пфенниг нас не ставят.
Ну вот дождались! В дверном проеме показались две фигуры. Одна так себе, а вот другая… М-да, приходилось мне видеть медведей и помельче.
Не сговариваясь (все уже было заранее решено), мы с Жаком отошли в глубь сарая, вскинули на плечи щиты и положили руки на рукоятки мечей. Неизвестно, сколько продлится схватка, а силы надо беречь.
– Мозги отключить, действовать по команде, – приказал я одними губами, а Жак только хлопнул ресницами.
Противники подходили не спеша, словно два волка, надвигающихся на беззащитных овец. Два волка, уверенные в своей силе и безнаказанности… Ну поглядим. Овцы, хоть и без клыков, но рога у них есть. Да около овец волкодавы бродят.
К моему удивлению, соперником Жака за «титул» оказался совсем молодой мужчина. Винер, кажется? Тонкий, гибкий, в щегольском бархатном камзоле и берете с изумрудной застежкой. И вооружен небольшим щитом и эстоком – обоюдоострой шпагой.
Эсток был устремлен прямо на линии атаки. Чувствовалось, Винер фехтовальщик не из последних. А насколько хорош? Что же, можно его легонечко «прощупать».
Мой метательный нож мальчишка принял на эфес шпаги и отшвырнул, позволив себе скривить губы в пренебрежительной улыбке.
Сколько ему? Лет двадцать пять – двадцать семь. От силы – тридцать. В этом возрасте все, кому за пятьдесят (а я выгляжу старше!), кажутся стариками. Что же, не буду его разочаровывать. Не поймет он, что такое жизненный опыт. Зато я теперь знаю, что мальчишка – очень хороший фехтовальщик. Стало понятно, почему в столь юном возрасте он осмеливается кинуть вызов старому и умудренному жизнью вожаку. Хороший боец. Интересно, где он сумел поднабраться премудростей в благородном искусстве фехтования? Одна беда – чересчур самоуверен. Пока не знаю, поможет это нам чем-то или нет, зато могу твердо сказать, что кольчуги под камзолом у него нет.
Второй был полной противоположностью Винера. Огромный, словно тролль, вышедший из подземелья, с рыжей бородой, свисающей до самой груди. Кожаная рубаха с нашитыми стальными бляшками и полушлем с маленькими рожками. С этим тоже ясно – из гётов. Говорят, раньше они обитали в Сконе, на юге Скандии. Народец тот еще – вместо того чтобы выращивать рожь, разводить овец в горах и ловить рыбу, они воевали.
Гёты – вечные странники и путешественники. Бороздят моря на «морских конях» – странных кораблях с носами с обеих сторон. Не могут ужиться нигде и ни с кем, кроме как друг с другом. Этот народ был до того непредсказуемый, что их соседи – миролюбивые рыбаки даны, пахари юты и горняки свены, объединившись между собой, выгнали гётов из Сконы, запретив им причаливать во фьёрдах и шхерах Скандии.
Гёты стали бродягами, вроде цыган. Правда, цыгане не так опасны. А гёты на своих кораблях под бело-красными полосатыми парусами до сих пор наводят тоску на всех прибрежных владельцев.
Во времена Старой империи, когда гёты ходили по морю огромными флотилиями, по всем побережьям выставлялись круглосуточные посты, чтобы при виде бело-красных парусов немедленно жечь сигнальные костры и трубить боевой сбор. Почти пятьсот лет империя воевала с гётами. В конце концов большие флотилии «морских коней» удалось разгромить или рассеять, а малые – в один-два корабля – уже не представляли опасности для моряков и торговцев, потому что встретить их было крайне сложно. Ну а коли кому-то доводилось, так уж про то не расскажут.
Каждый корабль – это семья, где ярл-капитан – хозяин и жизни и смерти каждого. И мужчины, и женщины жили и умирали на своих кораблях, которые водили по рекам и морям, таскали на себе по суше. Всем кораблем нанимались на службу, торговали. Иногда пиратствовали. Но каждый из гётов мог жить только при своей семье-команде, поклоняясь своему богу.
Гёты-изгои встречались крайне редко. Но встречались. Либо – преступники, для которых даже смертная казнь казалась чересчур легким наказанием, либо сумасшедшие. Похоже, нам с Жаком довелось встретиться именно с таким – то ли изгнанником, то ли сумасшедшим…
В левой руке у гёта был круглый щит с металлическими накладками, а в правой – огромный меч с округлым концом, зато с утолщением посередине. Таким оружием не то что воевать, его и поднимать-то трудно. Значит, «лучший меч» Швабсонии в бою рассчитывает не на искусство, а на силу. Все-таки почему я раньше о нем не слышал? Конечно, две империи и королевства Швабсонии – это не Оловянные острова, где все про всех знают, но и не древлянские княжества, которые не обойдешь и за год. Может, «лучший меч» появился в последние полгода, что я провел в руднике и в разбойничьем лагере? Впрочем, размышлять было некогда. Пора драться.
Мы ждали до самого последнего момента, то есть до начала атаки. Но когда я понял (почувствовал) «Пора!», скомандовал так, будто стоял во главе центурии:
– Щиты сомкнуть, мечи вон!
Они атаковали нас справа и слева одновременно. Юнец, держа свой крошечный щит умело-небрежно, как дохлую лягушку, действовал шпагой, словно швец иглой. Укол – снизу, ретирада – укол. Гёт, прикрываясь щитом, рубил меня сверху вниз, справа налево, а потом – слева направо. Однако в кажущемся хаосе его движений и ударов была своя система – не пробить защиту, а утомить противника, вывести из строя левую руку.
Противники менялись местами, атакуя нас по очереди: то гёт рубил Жака, а Винер колол меня, выискивая бреши в защите, то юнец нападал на соперника за титул, а рыжебородый пробовал на крепость мое плечо.
Уколы искусны, а удары сильны. Но пробить нашу оборону им не удалось – держать щиты сомкнутыми, не чувствуя боли от постоянных ударов, мы умели. Конечно, моему одноногому другу приходилось тяжелее, чем мне, но Жак Оглобля был когда-то хорошим солдатом. А иначе он не сумел бы дослужиться до должности лейтенанта.
Судя по немому удивлению юнца и гёта, нам давно было пора раскрыться и принять бой по всем правилам – меч на меч. Но Жак, молодец, не пытался вести самостоятельную дуэль, а я не торопился. Пусть помашут клинками, а мы постоим. У древних эллинов, придумавших все философские школы и добрую половину ученых слов, был термин – «машина». Это слово означало бездушное механическое приспособление, способное к действию. Наши противники были хороши. Но они рассчитывали драться с живыми людьми, а не с машиной для боя! Два старых солдата – это не легион, не центурия. Так и врагов только двое.
Но долго находиться в глухой обороне нельзя. Побеждает тот, кто наступает, – это придумали еще задолго до Александра Македонского. Теперь пришла пора и нам.
– Щиты строй! Атака! – скомандовал я.
Мы неспешно теснили противников, действуя уже не только щитами, но и мечами. Странно, но первую кровь врагу пустил не я, а Жак. Уловив момент, когда мальчишка сделает очередной выпад, и приняв кончик его клинка на край щита, сделал укол мечом в правое плечо, не защищенное ничем, кроме бархата.