И не заметил, как в паре десятков метров за ним сверкнули из-под нависших веток чьи-то внимательные глаза…
Рапорт
заместителю военного коменданта
района майору фон Крамеру
Докладываю вам, что 18.07.1942 г. при проведении поисковых мероприятий нами был задержан местный житель – Огарков Павел Ерофеич, 1870 г. р. При советской власти он служил лесником и хорошо ориентируется в окружающих лесах. По полученной нами информации, он являлся тем самым лицом, к которому для получения информации и направлялась группа партизан из отряда «Мстители».
На допросе Огарков отказался отвечать на вопросы. После применения мер форсированного воздействия показал, что к нему в мае текущего года действительно обратился ранее незнакомый командир Красной армии и попросил принять на лечение двух своих раненых солдат. Огарков эту просьбу выполнил, разместив солдат на острове посредине болота, где и ухаживал за ними до настоящего времени. Сообщить об этом в комендатуру не захотел, проявив тем самым враждебное отношение к германской армии. 17.07.1942 г. к нему явилась группа вооруженных людей и потребовала обоих раненых, которых Огарков им выдал. Один из раненых еще не мог ходить и находился в тяжелом состоянии. Но пришедших это не смутило, и они забрали его с собой на носилках. О чем разговаривали между собою пришедшие и раненые – неизвестно, он находился в стороне от места разговора. Слов не слышал, и содержимое разговора ему неизвестно. Со слов Огаркова, оба раненых – обычные бойцы Красной армии. Офицеров среди них не было. Никаких бумаг и прочих вещей при них не имелось.
Будучи допрошен относительно местонахождения острова, согласился его показать и 19.07.1942 г., в сопровождении группы солдат под командованием унтер-офицера Апфельбаума, был доставлен в лес.
Углубившись в болото, Огарков потребовал, чтобы все сопровождающие его солдаты не приближались друг к другу ближе пяти метров, пояснив это слабостью почвы. Сам же, в сопровождении ефрейтора Лонзера, к которому он был прикован наручниками за правую руку, пошел вперед, указывая направление движения всем остальным. Пройдя таким образом около двухсот метров, Огарков, ударив свободной рукою ефрейтора, увлек его за собою в болото, где они оба почти тотчас же провалились в трясину больше чем по грудь. Все попытки спасти ефрейтора успехом не увенчались, и он, вместе с прикованным к нему Огарковым, утонул. С большим трудом, пользуясь оставленными на деревьях и кустах метками, группа выбралась на твердую землю. Обнаружить остров не удалось.
Исходя из полученной информации, можно сделать вывод о том, что уходящая группа уносит с собою раненого, который располагает сведениями о местонахождении тайника, сделанного погибшим командиром разведывательно-диверсионной группы русских. Мною дано указание при первой же возможности бесшумно изъять одного из партизан для подтверждения или опровержения этих данных.
Обер-лейтенант Хельмут Рашке
Вот уже третий день мы идем по лесу. Все уже вымотались и устали, настроение неважное, если не сказать больше. Вчера исчез Пашка Ломакин – тот самый вихрастый парень. Он с момента нашей встречи на острове проникся ко мне каким-то нездоровым чувством. Видать, не мог простить своей оплошности. Все мои попытки найти с ним общий язык ничем не увенчались, он по-прежнему недружелюбно на меня косился. В какой-то момент удалось застать его за тем, как он расспрашивал обо мне Петрищева. Увидев, что я подхожу, он быстро свернул разговор и отошел к кустам. Ну вот скажите на милость, чем я не потрафил ему? Тем, что в болото упасть не дал?
Утром твердо решаю переговорить с ним в присутствии командира группы – уж от него-то он увиливать не станет!
В очередной раз сменив носильщика, замечаю, как Ломакин отстает от нас: его очередь идти в арьергарде. Он скрывается за кустами… и все. Больше мы его так и не увидели. Отойдя на километр, командир, почуяв неладное, приказал оставить носилки под охраной двух бойцов, а все остальные, в том числе и я, потопали по своим следам – искать Пашку. Ага, с таким же успехом мы могли попробовать спилить дуб перочинным ножом – это даже вышло бы скорее.
Никаких следов Ломакина мы так и не нашли, он словно растворился в воздухе. Пробовали даже его окликать – толку чуть. Никаких разумных объяснений этому не нашли. Я дипломатично помалкивал, не желая встревать со своими домыслами. А в душе понемногу стало зреть какое-то нехорошее предчувствие. Не могу сказать точно, что именно, но какую-то задницу я ощущал. Видимо, мои мысли каким-то непостижимым образом передались и Виктору – на привале он подозвал меня поближе.
– Как ты? – спрашиваю его, усаживаясь на песок рядом. А винтовку кладу так, чтобы при необходимости стрелять прямо из этой позиции.
– Нервничаешь? – кивком указывает на нее Петрищев.
– А ты? Ломакин непонятно куда и как пропал… да и вообще…
– Ты тоже что-то такое чуешь?
– Ну да, – не кочевряжусь и сразу соглашаюсь с ним. – Нехорошее чувство. Как тебе сказать… словно ночью по улице идешь, кругом свет, фонари – и все меня видят. И я, светом этим ослепленный, толком ничего и разглядеть-то не могу! А чую, что кто-то смотрит на меня, недобро так…
– Да… ты вот что… Гранату мне дай, у тебя в вещмешке есть, я видел.
– Да не вопрос. Дам, конечно. Зачем тебе?
– Мало ли… Только чтобы не видел никто, добро?
Улучив момент, сую ему под бок тяжелую толкушку М-24. Виктор тотчас прикрывает ее шинелью.
– Вот и добре. Теперь спокойнее как-то стало.
Что-то не по душе мне такое вот настроение Петрищева. Он что, не доверяет нашим сопровождающим? Непохоже… А вот надежды на них, как на опытных бойцов у него, совершенно очевидно, нет. Впрочем, у меня ее нет тоже. Да, по лесу они ходить могут. Правда, ничуть не лучше меня (или это я так зазнался?). Да и вояки из них… мягко говоря, не слишком сильные. По сторонам особо не смотрели, и только сейчас, после необъяснимого исчезновения Ломакина, стали вести себя осторожнее. С одной стороны, я их понимаю. Свой лес, немцы его не шибко-то и любят, оттого партизаны тут как у себя дома. А с другой стороны, на ум все время приходят те самые «охотнички». Ладно, десяток их удалось прикопать еще около лагеря. Да и нехило их легло в овражке – я заметил на тех солдатах знакомую форму. Но где десяток, там и второй отыскать можно. И уж тем более, получив такую основательную плюху, немцы этого просто так не оставят. Они парни упрямые и рыть землю могут долго. А уж в чем в чем, а в умении грамотно подготавливать подобные мероприятия им отказать нельзя. Неужели местные партизаны этого не знают? Послушав их разговоры, убеждаюсь в двух вещах. Первое – они не местные, их отряд расположен совсем не в этом районе, а где-то километрах в семидесяти отсюда. И второе – с такими фрицами они пока не сталкивались и, что это за ухари такие, ничего не знают. К сожалению, все мои осторожные попытки внести ясность в данный вопрос натолкнулись на откровенное непонимание. Нет, выслушать меня все-таки выслушали. Но на этом все и закончилось. Никто никаких действий предпринимать не стал. И командир их, пожилой дядька Никанор Степанович, тоже ничего не стал менять в заведенном распорядке. А когда я предложил (по собственной инициативе!) пробежаться вокруг и посмотреть, пресек мои поползновения самым решительным образом.