Лучше всего подходят люди, обремененные семьей, таким в бега ударяться невозможно – с бабами и детишками по лесам особо не побегаешь. А если глава семьи еще и хозяйственный да работящий – совсем хорошо. Такой и семью прокормит, и хозяину прибыток даст. Еще хороши люди рукастые, владеющие каким-нибудь ремеслом. Для владельца мастерской, вроде Луки Говоруна, настоящая находка, но таких мало.
А одинокий да без хозяйства – пускай бежит. Либо дурак и сгинет в весеннем бескормном лесу, либо знает место, куда бежать, надеется где-то приют найти, такого при любом раскладе не удержишь. Поэтому ратники, шастая вдоль каравана, не только несли службу, но еще и приглядывались: какое у семьи имущество, как соблюдают порядок на переходе, ухоженны ли детишки и скотина. Опытному глазу все эти и многие другие приметы говорили о многом. Потом – при распределении долей добычи – одинаковые, казалось бы, семьи пойдут по очень разным ценам.
Были среди ратников и такие, кто смотрел на растянувшийся караван совсем другими глазами. Иной и рад бы заполучить в хозяйство лишнюю пару рабочих рук, но… в этом-то «но» все дело. Прежде чем от холопа пойдет хозяину какой-то прибыток, его почти полгода надо кормить. И это если холопа взяли, как сейчас, весной, а если осенью, то и целый год. И позволить себе это может далеко не каждый. Потому-то и будут десятники при распределении долей спрашивать: чем ратник желает получить свою долю – «душами или рухлядью». Пушнины в Куньем городище взяли немало, но если желающих получить «рухлядью» окажется много, доли получатся небольшие, а пенять будет не на кого – сам от «душ» отказался.
Все эти премудрости поведал Мишке словоохотливый обозник Илья – хлипкий низкорослый мужичок лет сорока, в чьих санях везли Мишку и Афанасия. При создании Ильи матушка-природа почему-то решила вложить всю мощь не в телесную крепость, а в волосяные покровы – усам его позавидовал бы сам маршал Буденный, а бородища, казалось, могла успешно противостоять удару кинжала, надумай кто-нибудь прервать бренное существование обозника методом перерезания горла.
Прическа Ильи тоже была под стать бороде и усам, отчего голова его казалась чуть ли не вдвое больше, чем была на самом деле. Сочетание большой головы и тщедушного тела невольно порождало впечатление детскости, особенно со спины, но это впечатление тут же исчезало при взгляде в лицо. Тут же становилось понятно, что Илья мужик бывалый, крепко тертый и битый жизнью, склонный к неумеренному употреблению горячительных напитков, но отнюдь не глупый и, что называется, «себе на уме».
Сам-то Илья на многое не рассчитывал, доля обозника с долей ратника и рядом не лежала. Но что поделаешь, если родился больным да слабым и для воинского дела не годишься?
Дело свое он знал прекрасно, раненых возил не впервые, поэтому устроил пассажиров с максимальным удобством, с учетом их ранений, сам, когда требовалось, ловко менял Мишке повязку, да еще и разговорами развлекал. Его анализ экономической эффективности приобретения холопской семьи произвел на Мишку впечатление обманчивой простотой, свидетельствующей о глубоком знании предмета, точностью формулировок и беспощадным прагматизмом.
«Вот вам, сэр, и феодализм. Прежде чем получать прибыль, извольте сделать инвестиции. А не имеете первоначального капитала – шиш вам, а не эксплуатация угнетенных трудящихся. Законы экономики действуют, наплевав с высокого дерева на то, что Адам Смит их еще не открыл. А потом ведь еще и процесс производства организовать надо, сбыт продукции наладить (хотя какой, к черту, сбыт при натуральном хозяйстве?), обеспечить кадрам необходимые условия и прочее, и прочее и прочее. Тяжела судьба эксплуататора, горек его хлеб и туманны перспективы.
А холопы? Почему так безропотно идут в рабство? Должен же быть у них какой-то резон. Чем они будут заниматься у хозяина? Примерно тем же самым, чем и на воле, только часть добытого своим трудом будут отдавать хозяину. И в чем смысл? Возможно, в том, что никто уже не приедет и не отберет все, в том числе и жизнь? Защита. Собственно, получается государство в миниатюре: население платит налоги на содержание армии и аппарата управления.
И это – та самая община, которая наиболее яростно сопротивляюсь вторжению ратнинцев на здешние земли? А почему бы и нет? Те, у кого хватало запала на сопротивление, постоянно гибли в стычках, возможно, совсем молодыми, не оставив потомства. Те же, кто сидел тихо, занимался хозяйством, в драку не лез, продолжали плодиться. Неизбежно численное соотношение менялось в их пользу. В последний поход Славомир увел всего двадцать шесть человек, больше не нашлось, весьма показательный признак. Увел и сгинул. Перед оставшимися в полный рост встала дилемма: браться за оружие самим или найти себе защитника.
Раздумывать они, конечно, могли сколь угодно долго, но дед заставил принимать решение немедленно. Вернее сказать, сам за них все решил, а они могли соглашаться или не соглашаться, с соответствующими последствиями. Те, кто не согласен, дернули в лес, а остальные… ну конечно же не в восторге, но деваться-то некуда. Да и устали они от противостояния, длящегося уже более сотни лет, тем более что явно его проигрывали. Ведь ждали же, может быть, сами себе в том не признаваясь, что рано или поздно появятся у ворот закованные в железо всадники, и придется либо умирать, либо… Сотник Корней дал им возможность не умирать, и они согласились.
Сколько же себе дед народу урвет? Сотнику положено двадцать долей, десятникам – по три доли, ратникам – по одной, но могут быть премии за особые заслуги, при условии общего согласия. Так, если подсчитать все вместе и разделить… получается, что деду отходит около четверти всего, что добыли. Однако! А еще семьи родственников Татьяны, они в доли добычи не входят, дед принимает их в свою семью. Да куда же он их всех денет-то? Или я чего-то не понимаю, или дед сошел с ума. Пожалуй, все-таки дело во мне, дед на сумасшедшего непохож».
– Афоня, парень-то опять, что ли, уснул? – негромко спросил Илья.
– Да вроде бы… Он, говорят, крови много потерял, от этого в сон все время тянет. Я вот тоже, когда мне копьем бок пропороли, кровью залился. Потом неделю дрых, только поесть да по нужде просыпался.
– Совсем дите еще… – Илья немного помолчал и вдруг поинтересовался: – Афоня, у тебя сколько убитых на счету?
– Не все в счет идут, – недовольно пробурчал Афоня в ответ.
– У всех не все в счет идут, а сколько все-таки? – прицепился обозник словно репей.
– Ну, двенадцать…
– А колечко где же? – В голосе Ильи прорезались нотки ехидства.
– Да двое – обозники вроде тебя, а еще четверо – стрелами.
– Значит, шесть?
– Ну шесть, чего ты привязался-то?
– А то! У этого отрока уже десять, и он серебряное кольцо полноправного ратника заслужил, а ему всего тринадцать лет. Каково, а?
– Не, Илья, – Афанасий охотно переключился со скользкой для него темы на обсуждение Мишки, – не будет ему кольца, не так это просто. Смотри: в счет идут только воины, с которыми грудь в грудь схватился и одолел. А он там пятерых из самострела побил и только одного ножом, да и то не воины они были, а тати, хоть и в доспехе. А здесь ему двоих точно засчитать можно, того, которого он ножом, и того, которого пес задрал. Если ты ворога конем стоптал, это засчитывается, ну и пса, наверно, можно так же считать. А еще двоих опять из самострела. Но тут уж как старики решат, он оборону держал, для нас время выгадывал, могут и засчитать. Так что либо двоих, либо, если повезет, пятерых. Только он пока не воин, счет на него не ведется.