— А ты не дивись, что даже те, кого в лисовиновский род приняли, тебя во всем винят, и не скули! В том, что ты поставить себя не умеешь и не боярыню они видят, а обычную бабу, только ты и виновата! И в том, что Демьян намедни этих дурех чуть не поубивал, и твоя вина есть. Разве посмели бы они хоть полслова дурного про Анну открыто сказать? Не то что про Анну — про Листю, холопку! Разорвать ее готовы, а если и хулят, то шепотом, в закутке, чтоб никто не услышал! А про тебя вчера посреди двора в полный голос! И ты Листвяну не любишь, а ведь кабы не она, тебе сейчас еще хуже приходилось бы, без Анны-то… Листвяна тишком-тишком, тобой же прикрываясь, порядок хоть какой-то в хозяйстве держит. Она, а не ты! Она-то свое место, как и подобает жене, нашла — да еще рядом с каким мужем! Сотника сумела понять, приспособиться к нему, стать для него необходимой. Ай, да что там Корнея — она и Лавра понимает лучше тебя — ведь ни разу у них никаких стычек не было.
Ошеломленная таким напором Татьяна порывалась что-то возразить, но Вея только рукой махнула — дескать, помолчи да послушай, а сама замолкла, постукивая пальцами по столу, как будто слова подбирала да прикидывала, о чем стоит говорить, а что лучше при себе пока оставить:
— Я тебе вот еще что сказать хочу. Ты не забыла, что Листя молодух наших, куньевских, учит из самострелов стрелять?
— Ну учит, а мне-то что за дело?
— Пока никакого, а зря! — отрезала старшая сестра. — Была бы ты умная, давно бы о том задумалась. Кто им самострелы делает, знаешь?
— Как кто? Лавр, конечно.
— Вот-вот. Муж твой самострелы делает, стрелять из них Листя учит. А то, что совместный труд объединяет, ты слышала? Ну чего вскинулась? И это прохлопала! Твое счастье, что Лавр Листе никаким боком не нужен, она своего Корнея ни на кого не променяет, и правильно делает. Значит, в этом она тебе не соперница. Только случись что, к кому за советом и помощью, а то и за защитой кинутся? К тебе или к Листвяне?
— Но она же холопка!
— И что? Вспомни, недавно в Ратном бунт был. Кто тогда бабами да девками наравне с Анной командовал? Правильно, Листвяна. И по заслугам. Ты вот указать, кому куда стрелять нужно, сможешь? Команды нужные вовремя отдать умеешь? Да и вообще — КАК командовать надо, задумывалась? Ты же и не подошла к ним ни разу…
— А ты-то откуда это знаешь?
— Мне муж объяснил, я с ним об этом не единожды говорила. А ты хоть раз со своим такие разговоры вела? Хоть про самострелы вот. Сколько их — знаешь? И какое еще оружие есть? Кто из наших баб из лука стрелять способен — выяснила? То-то и оно, что нет. А у Листвяны, между прочим, в распоряжении пятнадцать выстрелов из самострелов. Готовая дружина, пусть и бабья. Если ею с умом распорядиться — это сила. В Ратном такую силу оценить умеют и уважать станут. Вот родит Листвяна, станет вольной — она уже готовая боярыня, со своей дружиной. А за тобой только и есть, что прозвание.
— И что же мне теперь делать? Каждый день выстрела ждать? — испугалась Татьяна.
— Тьфу ты! — досадливо пристукнула кулаком по столу Вея. — Ну когда ж ты думать-то начнешь? У тебя самой есть возможность свою дружину завести: про сыновей — родных и приемных — забыла, что ль? Они все десятники, уже сейчас не хуже, а то и лучше Листвяны сумеют ратной силой распорядиться. Ты не забывай, что боярыней не только жена боярина может быть, но и мать бояричей.
— Да куда мне про самострелы и луки думать? — протяжно вздохнула Татьяна. — Чай, я баба все-таки, а не воевода…
— Припрет — все сможешь! — отрезала Вея. — За цыплят и курица соколом станет! За дите свое нерожденное небось кого угодно разорвешь, коли потребуется? Так и тут — если хочешь боярыней не по прозванию, а по сути стать — все силы к этому приложи, даром ничего не дается. Ты вот на Анну злишься, а ведь ей ничего с неба на руки не сваливалось — она сама себе такую жизнь устраивает. А ты? Замуж вышла — только имя и сменила, а сама какой была, такой и осталась. Будто репку на другую грядку пересадили.
— Да зачем мне этакая морока? Жила спокойно, так нет — тянут куда-то… Мне бы только ребеночка родить здоровенького да вырастить его.
— Э-э нет, сестренка, не получится. Жизнь-то меняется, так что, хочешь не хочешь, а придется тебе себя менять да боярыней становиться — не для себя, так для детей, иначе эта жизнь мимо тебя пройдет. Да ладно, если просто пройдет, а то ведь затопчут и не заметят. Так что не получится у тебя в сторонке отсидеться, так уж твоя доля повернулась.
— Легко сказать — меняйся… В чем меняться-то? И как?
— А вот это, родная моя, ты сама для себя должна решить, тут тебе никто не помощник. Я только подсказать могу: прикинь хорошенько, каким ты свое новое место видеть хочешь. Да не забывай, что не сама по себе ты боярыня, а рядом с мужем. Как поймешь, Загляда, так дальше думать можно будет, — добавила Вея, и младшую сестру аж передернуло от ненавистного теперь старого языческого имени: уж очень часто в последнее время ей напоминали, что она — тоже куньевская, тоже Славомировна, да еще не первого разбора. — Ты не кривись, не кривись, я тебе дело советую, — как в детстве, погрозила пальцем Вея, видя, как перекосило Татьяну при этих словах. — Ты что же думаешь — меня радует, что мою младшую сестру всякие вертихвостки полощут? Вчера я им хвосты малость прищемила, но ведь и я теперь тут, в крепости, жить буду, свое место рядом с мужем искать. Он теперь здесь наставником, значит, и я уже жена не охотника, а наставника. Значит, надо и мне себя по-иному поставить. Как — еще не знаю, но пойму и сделаю, уж будь спокойна.
А ты улучи время да поговори с Анной. Что бы ты мне тут ни наговорила, у нее душа за весь род болит, и коли в Ратном ты не справишься, ей и эту обузу на себя взвалить придется. А она здесь надрывается — тебе и не снилось, сколько она на себе волочит, я-то поглядела уже, как «легко» ей боярыней быть… Так что в совете она тебе сейчас не откажет, да и потом подсказывать да поправлять будет. Сразу-то у тебя вряд ли что получится, любому делу учиться надо, а уж боярскому — тем паче.
— Да что ж ты говоришь такое, Вея? Это ж не ткать, не прясть — как тут научишься?
— Не боярыня я, Заглядушка, ошибиться могу. Это тебе у Анны спрашивать надо… или вон у ее сына. Непростой отрок, ох непростой, Стерв мой про него много всего рассказывал… разного. А у него глаз верный, охотничий. Лес — он не только зверей да птиц, он и людей видеть помогает.
— Эк ты заговорила-то… Да ты-то откуда знаешь? В лесу, чай, твой муж обретается, а не ты.
— Ага… да только я своего мужа слушать умею, и заботы его понимаю, и принимаю их как свои. Потому и живем мы с ним душа в душу.
— Да что ж ты мне сказки рассказываешь — душа в душу! Стерв-то твой венчаться не с тобой решил, а с этой…
— Точно, Загляда, как была ты бестолковой, такой и осталась, и с годами ума не прибавилось, — всплеснула руками Вея. — Ну ладно, поп ваш этого не понимает, но ты-то могла бы сообразить. Или уж сразу у меня спросить, коли так переживала. Ты Неключу не трогай, не мое место она при Стерве заняла, а свое, мое-то при мне как было, так и осталось, никуда не делось. А венчаться… Ну так когда он ко мне с этой докукой пришел, я сама сказала, что с ней ему венчаться надобно, если уж по христианскому закону с двумя нельзя.