Тут уже оторопела Анна:
— А отроки-то при чем?
— Так ведь они воинскому искусству учатся, а девки — женским хитростям. Поначалу оно всегда потешно выглядит, ну так иначе и не научишься.
Боярыня потрясенно замерла, с недоверием глядя на Арину.
«Мысли читает, что ли? Она же не слышала, что вчера Алексей про женское оружие говорил. Я и сама сравнивала девок с отроками, которые воинскому искусству учатся, но тут-то совсем иное… или то же самое?»
— А разве ты сама в ее годы… — закончить Арина не успела — Анна дернулась, как от пощечины:
— Откуда ты… — Взглянув на осевшую у ее ног Аньку, которая испуганно притихла и затравленно переводила взгляд с матери на свою нежданную защитницу, боярыня выпустила наконец из рук злополучную косу.
— Живо к себе! Там жди! Да платье надень! — Анька кое-как, путаясь, натянула на себя платье, всхлипывая, выскочила за дверь, и вскоре ее топот затих наверху. И только тогда Анна снова повернулась к Арине:
— К чему ты это сказала?
— Что? — неподдельно изумилась ее собеседница.
— Ну про меня… в ее возрасте…
— Да неужто тебя такое минуло? — Арина пожала плечами и улыбнулась: — Так оно у всех бывает в отрочестве. Разве тебе не хотелось понять, как это у баб взрослых получается — мужей разума лишать? — она хихикнула. — Да я и сама уж чего только не воображала в думках тайных! Спасибо бабке, объяснила, что к чему.
— Тебе, значит, бабка объяснила… — Анна тяжело опустилась на лавку. — А меня матушка по щекам отхлестала да выпорола так, что я несколько дней сидеть не могла. А потом заставила неделю целыми днями на коленях стоять — поклоны отбивать да грех смертный замаливать. — Она говорила монотонно, размеренно, как будто о чем-то совершенно отвлеченном, а не о том, что мучило ее много лет.
— Как же так можно-то? За что? Что тут грешного?
— За что? — переспросила с горечью Анна, сама удивляясь своей откровенности, но уже не в силах держать ЭТО в себе. — Ты что же, думаешь, я по своей воле в Ратное замуж пошла? Я ведь тогда в Турове первой красавицей была, батюшка — купец не из последних, а меня сюда, в глушь, подальше с глаз и от соблазнов отдали, ибо порочна есмь… чтобы всю жизнь грех отмаливала… А за что? Анюта моя сейчас и то смелее меня тогдашней оказалась.
Анна с силой провела по лицу ладонью, будто приставшую грязь счищала.
— Ладно, то дело давнее, в Ратном об этом ни одна живая душа не знает, — она вскинула голову, будто возвратилась наконец из прошлого, — а вот с Анютой и в самом деле что-то делать надо. Кабы она просто была упряма или злонамеренна… Упрямство и розгами выбить можно в конце-то концов. Но ведь она даже не понимает, что делает! Разума Бог не дал — такое уже не исправишь.
— Прости, Анна Павловна, не знаю я ее — о чем ты говоришь-то?
— В делах обыденных она иной раз дура дурой, а как парней на веревочке водить, так откуда что и берется. И знаешь, что самое скверное? Она уже распробовала это удовольствие и теперь от него не откажется!
— Правда твоя, неладно это, конечно, но ты уж не обессудь, не верится мне, чтоб у твоей дочери и сестры Михайлы совсем разума не было, — усмехнулась Арина. — Ты, конечно, мать, твоя дочь в твоей воле, но свое слово ты всегда сказать успеешь. Дозволь мне с Аней твоей переговорить, может, я чем помочь сумею? В конце концов, к сегодняшнему поступку именно я ее своим примером подтолкнула, хоть и невольно, — значит, мне это и исправлять.
— Ты? — Анна оглядела нежданную советчицу с ног до головы, невесело усмехнулась. — Я не смогла, так думаешь, ты ее в разум приведешь? Впрочем, — она вздохнула, — попробуй, хуже уже не будет.
— Тогда я прямо сейчас к ней пойду, пока она еще чего не сотворила. Дозволишь?
Анна откинулась на стену, прикрыла глаза и только махнула рукой: иди, мол.
Июль 1125 года. База Младшей стражи
От сцены, только что разыгравшейся у нее на глазах, Аринку поначалу оторопь взяла. А тут еще со старшим наставником неладно получилось, так и не сумела она его успокоить, он еще сильнее разъярился, уж больно непреклонен. И не то что власти, а даже намека на власть чужой — любой — воли над своей не потерпит и не примет. Вот и ее попытку смягчить его гнев он тоже как вызов понял. Ей в какой-то момент дядька Путята в нем почудился. Потому-то в его душу заглянуть даже и не пробовала, сразу поняла: такое там увидеть можно, что ужас, который она испытала, взглянув в глаза Корнея Агеича да Аристарха позавчера в Ратном, доброй сказкой покажется. Нелегко с таким, наверное, но… другой бы, поди, рядом с Анной быть не смог. Ей только такой и надобен!
Не просто было решиться Аринке спорить с боярыней сразу после этого, да и невместно перечить материнской воле, но не вмешаться не смогла. Анну надо было как-то остановить, чтобы не совершила непоправимого. Ведь отчасти и Аринино присутствие стало причиной столь буйного гнева, и боярыня бы потом ни себе, ни ей такого не простила. Ну так не зря бабка учила ее людей чувствовать и понимать, а с Анной это проще оказалось, чем даже со свекровью. С той они изначально уж больно разные были, и то получалось иной раз ее так-то успокаивать. А к Анне Павловне Аринка еще вчера начала приноравливаться, попробовала осторожно протянуть между ними незримую ниточку, чтобы вначале самой за ней пойти, а потом и ее повести. И с радостью поняла — получается! Нет, Анна не размякла, не стала смотреть добрее, но словно они в лад запели и начали слышать друг друга. Не было тут ворожбы, да и насилия над волей другого человека тоже — это умение только помогало друг друга лучше понимать, но, конечно, про ТАКОЕ знание приходилось помалкивать. Вон дубравненский священник, отец Геронтий, тоже умел так, но костьми бы лег, а не допустил, чтобы среди его паствы оно распространялось.
На Аринкин взгляд, выходка Аньки такого уж сурового наказания не заслуживала, но слова Анны Павловны дали понять, что было в ее собственном прошлом что-то тяжелое и трудное, от чего она и сорвалась, будто поступок дочери содрал присохшую корку с очень давней и очень болезненной раны. Впрочем, хоть и удержала Аринка боярыню, не дала погубить девчонку, лишить будущего, Анна-то во многом права была! И не только как боярыня, как мать — тоже права. Жалость да материнское всепрощение могут тут нешуточной бедой обернуться, и в первую очередь для самой девки — уж больно боярышня своенравна. Такая и род сдуру опозорит, и себя погубит, коли не образумится. В Турове-то у нее тем паче глаза разбегутся, там ведь только оступись, особенно если на виду будет…
А еще Аринка почувствовала: вот она — властительница… и через дочь перешагнет, коли та во вред роду поступит. Когда утром Анна устроила девкам нагоняй, она тоже сердилась, но не так, скорее нарочно их строжила, а тут… Вспомнились боярин Корней с Аристархом — такие же… Но то мужи, а оказывается, и жена тоже так может. Еще вчера поняла — боярыня Анна Павловна весьма не проста, а сегодня убедилась окончательно.