– Ваши документы на въезд и деньги на возможные расходы. – Быгов протянул пачку долларов разными купюрами.
– Где расписываться?
– Уже расписались.
Впечатление было такое, будто самолет прилетел в Адлер. Было по-южному жарко и влажно.
– А это и есть Вашингтон? – вырвалось у Виктора сразу же после того, как он ступил на американскую землю.
– Да. Бывший Гуверовский аэропорт, недавно переименовали.
Виктор, конечно, не рассчитывал увидеть в Вашингтоне небоскребы. Но столичный аэропорт богатейшей в мире страны вызвал у него явные сомнения. По сравнению с длинным угловатым двухэтажным зданием Ходынки, которое по размерам было даже побольше послевоенного брянского Старого аэропорта, здешние воздушные ворота не тянули даже на уровень райцентровского клуба. За низеньким палисадником стояло одноэтажное здание с надстройкой посредине и длинными, как крылья, навесами по обеим сторонам для стоянки автомобилей. Размерами и архитектурой здание напоминало Виктору пожарное депо напротив Арсенала.
– А тут что, два аэропорта?
– Один. Они сейчас ищут место для нового. В Москве тоже будут строить новый, у деревни Внуково. Хотя вряд ли вы о ней слышали.
– Почему? Очень даже слышал. И летал оттуда.
Из висевшего на здании радиорупора долетал бравурный марш, чем-то похожий на советские первомайские, в котором чувствовалось нечто знакомое. Через пару минут Виктор вспомнил: это была переделанная американская солдатская песенка «Синий колокольчик», в оригинале грустная и протяжная. Здесь же голос солиста звенел просто советским энтузиазмом, нехарактерным в этой реальности для императорской России; из-за дальности и низкого качества аудиотехники Виктор разобрал только конец куплета: «Long live America, long live our Boss!» [44] Пассажиры гуськом потянулись через калитку к зданию, видимо, в сторону таможни.
– Ну ладно, мне, наверное, туда со всеми идти?
– Разве вам не говорили? Ждите здесь. За вами должны приехать.
За домиком аэропорта и пустырями виднелась дорога с мостом через реку; она раздваивалась, охватывая аэропорт с двух сторон. Вдоль реки тянулось еще одно шоссе, слева за приземистым зданием виднелся какой-то заливчик.
«Ба, да это же мы на месте транспортной развязки возле Пентагона! – подумал Виктор. – Только Пентагона пока нет, и новые мосты не построены. Небось и Белый дом недалеко…»
Его размышления прервал автомобильный гудок. По летному полю прямо к трапу – точнее, к стойке шасси – подкатил новенький, песочно-золотистого цвета компрессорный четырехдверный «Корд-812» с тяжелой, как могильная плита, крышкой капота и сияющими под солнцем выхлопными трубами из нержавейки, и скрипнул тормозами. Дверцы распахнулись, из передней вышел гладковыбритый мужчина с незапоминаюшимся лицом и южным загаром, из задней появилась невысокая женщина лет немногим более тридцати, в строгом кремовом платье с короткими рукавами, худощавая, тоже загорелая, c проступающими из-под легкой ткани ключицами и большой шапкой завитых осветленных волос; она чем-то напомнила Виктору Джейн Фонду в фильме «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?». Виктору сразу бросилось в глаза то, что она использует тушь и тени для ресниц, что в России им не было замечено даже у богатых дам или девиц легкого поведения. Подойдя, мужчина показал Быгову какой-то значок на оборотной стороне лацкана пиджака; Быгов здоровой рукой предъявил удостоверение. Лена посмотрела на женщину с определенным скепсисом.
– Спешиалный агент Дик Сэллинджер, семнадцатый департмент Ю-Эс-Эс, – произнес мужчина с заметным акцентом и кивнул на женщину, – миссис Крамер, переводчик. Мне сказали, что Джо [45] просил передат записку для тетушка.
– Штабс-ротмистр Быгов, жандармерия его величества. Записки нет, но наш друг может передать вам все на словах.
Видимо, это был отзыв и пароль.
– О’кей, – ответил Сэллинджер, – рады видет его.
– Идите, – шепнул Быгов.
– Всего доброго…
– Идите.
Виктор шагнул вперед и произнес «Хэллоу!».
– Здравсвуйтье. Прошу машина. Будете говорит через переводчик.
Внутри Виктор испытал какое-то неприятное ощущение, поняв, что с этого мгновения он уже не в России и что он не может просто туда вернуться, по этому странному трапу в стойке гигантской серебристой галоши. Не чувствовал он себя здесь и беспечным туристом. Переходить границу вечного рейха во второй реальности было как-то проще, потому что вокруг был обыкновенный белорусский лес, ручей и мостик. Он сделал над собой усилие и направился к распахнутой задней двери солидной, монументальной, как Мавзолей, машины, рассчитанной на голливудских кинозвезд и героев-летчиков. Внутри его ждали пухлые кожаные подушки дивана; он подвинулся к левой стороне, рядом села переводчица, захлопнула дверь и стандартно улыбнулась губами в темно-вишневой помаде.
– Меня зовут Джейн, – произнесла она на безукоризненном, как у диктора, русском, – я ваш переводчик, как уже сказал мистер Сэллинджер.
– Джейн. Как Фонда.
– Простите, но я не знаю Фонда. При крещении мне дали имя Иоанна, Иоанна Воронина.
– Вы русская?
– Да. Эмигрировала с родителями в Гражданскую. Крамер – это по мужу, он был пилот, как бы это правильно сказать, трюкач. У него были контракты с кинофабрикой.
– Каскадер?
– Да, каскадер. Когда он разбился, я не стала менять фамилию, так проще устроиться. Страховки надолго не хватило. К счастью, удалось поступить на службу в Ю-Эс-Эс.
– Юнайтед Сикрет Сервис? – машинально спросил Виктор по второй реальности.
– Unconventional Strategic Services. Нетрадиционные стратегические службы. Так назвали из дипломатических соображений, чтобы не портить отношений с армейскими и флотскими разведками. В России переводят как УСС – Удельные стратегические службы.
«Что-то она разговорилась. Хотя, видимо, это задание. Располагает к себе, заодно намекнула, что свободна».
Машина свистела наддувом и уже неслась по мосту, гладкому, как взлетная полоса. Американским дорогам и тогда можно было позавидовать. Приемник в машине ловил волну местной станции, потчевавшей слушателей хитами в исполнении оркестра Лео Райзмана вперемешку с рекламой и незатейливыми шутками ведущего.
– А почему аэродром так назвали – Новая Демократия? – спросил Виктор, пытаясь перехватить инициативу в разговоре.
– Он раньше был имени Гувера. Лонг приглашал Гувера в администрацию, но тот отказался и стал недобросовестной оппозицией. Тогда были преданы огласке материалы о гибели семи миллионов американцев от голода по вине Гувера и Рузвельта, который тоже отверг предложения сотрудничать, и местные жители потребовали переименовать аэропорт в поддержку политики Лонга. Предлагали назвать имени Лонга, но он отказался. Сказал, что еще недостаточно сделал для величия Америки.