– Хорошая идея! – воскликнул Виктор, а про себя подумал: «Тогда бы при Брежневе американцы точно нам завидовали».
– Теперь у нас минимум – две с половиной тысячи долларов в год на семью при тридцатичасовой рабочей неделе кормильца. Ведь бедность происходит от чего? От накопления богатств в руках немногих. Поэтому Новая Демократия – это не только права, но и телесное и духовное здоровье. Это же так просто!
Тем временем Виктор крутил головой и все же пытался составить путевые впечатления о «кэпитал оф зе Юнайтет Стейтс» [46] , в которой он раньше никогда не был. Ильф и Петров в реальности-1 сказали, что Вашингтон тридцатых – это не Америка; возможно, они напишут то же самое и в нынешней реальности, а у Виктора вообще возникло стойкое впечатление, что этот город, с его большими, но не высотными зданиями, скверами, аккуратно высаженными деревьями и попадавшимися по дороге памятниками, названия которых он не успевал спросить из-за неумолкающей трескотни Джейн, между словами которой невозможно было вставить и лезвие перочинного ножа, короче, что этот город просто идеальное воплощение советского города позднесталинской эпохи. Было в проезжаемых улицах что-то от Кутузовского проспекта, что-то от Крещатика, а то Виктору вдруг начинало казаться, что он в послевоенном Ленинграде на Кировском или бывшем проспекте имени Сталина. От этого город начинал казаться своим и каким-то даже доброжелательным, а висевшие снаружи на многих окнах полосатые навесы от жары просто вызывали детскую ностальгию – Виктор успел застать такую вещь на витринах магазинов в Брянске.
Ильф и Петров отмечали, что в Вашингтоне много автомобилей; на взгляд Виктора, для большого города машин было как раз по-советски мало, но те, что были, представляли просто рай для любителя ретро. Часть из них была еще выпуска двадцатых, и смешение двух эпох автомобильной моды, мира угловатых каретных кузовов, кожаных откидывающихся верхов, плоских, обрамленных хромом, как икона в окладе, радиаторов и мира зализанных самолетных форм, невероятных передних крыльев и округлых капотов вызывало чувство присутствия на некоем шоу. По встречной полосе мимо них промчался какой-то невероятный в своем стремлении пускать пыль в глаза в прямом и переносном смысле пурпурный «дюзенберг», а вскоре они стали на перекрестке, ожидая, когда мимо них проедет бело-зеленый трамвай на подрезиненных колесах, очень похожий то ли на «татру», то ли на РВЗ, столь любимые и распространенные в советских городах золотого периода застоя.
Совсем уже экзотикой выглядел плывущий низко над городом небольшой дирижабль с рекламой гудийровских шин. Вообще реклама здесь особо в глаза не бросалась, возможно, потому что Виктор достаточно насмотрелся на нее в своей реальности. Обращало на себя внимание что-то случайное и обрывочное – распродажа шелков и кружев в магазине Бэкона, пепси-кола со старинной этикеткой, непохожей на ту, с которой она попала в СССР, серфинг на пляжах Калифорнии, и наконец, периодически встречавшаяся политическая реклама Лонга со все тем же лозунгом «Share Our Wealth». Зато характерной чертой, смазывавшей имидж соцгорода, было обилие американских флагов на разных домах к месту и не к месту. Хотя если представить себе, что это красные флаги, то вполне могло сойти за Первомай.
«Интересно, а у них негров линчуют?»
– Что вы там увидели сзади?
– Джейн, а что там за черный «бьюик» все время за нами?
– А, это полиция. Так надо. На чем я остановилась?
– На черном «бьюике».
– Ах да, еще в бытность губернатором Луизианы Босс вел настоящую войну с Ку-клукс-кланом за права чернокожего населения… Расизм был позорным пятном Америки, но в ближайшие годы с ним будет покончено. Полностью и навсегда.
– Так вас можно поздравить! – воскликнул Виктор, вспомнив, когда произошло убийство Мартина Лютера Кинга. – «Нет у нас ни черных, ни цветных…»
– А, «Широка страна моя родная»? Она здесь очень популярна. Вы слышали, как ее поет Пол Робсон?
– Да, и даже по-русски.
– Пол по-русски? Никогда не слышала. Вообще в России сочиняют красивые гимны, на их мелодии поют в церквях.
– А на такую будут петь в церквях? – И он напел «Марш энтузиастов».
– Вау! – Джейн так и подпрыгнула. Как быстро эти эмигранты обучаются говорить «Вау!». – Это про Америку, да? Это же для для нас, американцев, нет слова «невозможно»! Нас не остановят любые препятствия на земле и в море, нас не пугают ни грозовые тучи, ни дрейфующие айсберги, и мы гордо несем через время и пространство звездно-полосатый флаг и огонь в наших душах! Как это все верно сказано!
– Нет, это про Россию.
– С ума сойти. Вы шутите!
– Музыка Дунаевского, слова Д’Актиля.
«Д’Актиль через четыре года попал в блокаду и умер… Нет! Не будет никакой блокады! Они все будут живы! Все!»
– Д’Актиль? Не слышала. Что-то подобное в России сочиняет Благородин, он же Френкель.
– Френкель? Он здесь уже песни пишет?
– Их два сочиняют, может, и больше… Нет, это точно про нас, про нынешнюю Америку! Вы должны обязательно записать эту песню! Сейчас так мало патриотических хитов! Точнее, их пишут, но мало удачных. У нас привыкли делать развлекательную музыку, а здесь звучит душа нации. Если вы не против, я обязательно потом напомню.
– Пожалуйста. У вас у всех тут такой духовный подъем?
– А у кого его нет? Фермеры получают выгодные ссуды под урожай, безработица почти исчезла благодаря крупным военным заказам, мелкие лавочники не боятся, что их разорят супермаркеты, благодаря выгодным налогам, и не боятся связываться с банками! Никто не боится связываться с банками, никто не боится потерять все! Вы можете взять ссуду, изобретать, как Эдисон или Тесла, если у вас есть хорошая идея, вы откроете предприятие, завод, станете богатым! Если у вас есть голова, вы можете стать Фордом! Надо только уметь делать для своих идей, как это сказать по-русски, рынкование.
– Маркетинг, что ли?
– Да-да, маркетинг! Посмотрите, как живут эмигранты из России: они стали знамениты! Сикорский получил огромные вложения в свою фирму от военных ведомств, он готовит переворот в десантных войсках. Зворыкин стал звездой электроники, компания Сарнова получила фантастически выгодный правительственный заказ на развитие национального телевижн… дальновидения. Людям с идеями будущего у нас открыта дорога к вершинам!
Виктор понимал, что Джейн – при всем своем желании он не мог приставить к ее имиджу имя Иоанна – прощупывает его слабости характера, судя по расписыванию потенциальных перспектив, чтобы склонить к невозвращению. Делала она это прямолинейно, в лоб, можно сказать, даже примитивно, но с таким искренним энтузиазмом и напором, которые невольно внушало уважение. Даже если это было игрой, в таком случае Джейн обладала талантом великой актрисы и играла так, что хотелось аплодировать. В конце концов Виктор решил, что «к невозвращению» – это еще не так плохо; если бы американцы хотели его завербовать, то черт знает какую гадость они бы придумали, чтобы сломить волю. Хотя кто знает, может, еще и придумают.