«Наконец-то!»
– Но поставлен над воинами! По-твоему, воины не нуждаются в особом, нежели селяне, пастырском руководстве? Воины, которые самим своим существованием предназначены проливать свою и чужую кровь, отнимать чужие и отдавать свои жизни! Почему наши ратники никогда не слышали от тебя проповеди о достойном поведении воина? Почему в походах их не сопровождает слово Божье? Почему в бою их не воодушевляет пастырское благословение? Почему на поле брани некому проводить в последний путь умирающих и утешить раненых?
– Мне ходить в походы?
«Есть! Прорезалась ориентировочно-исследовательская реакция! Теперь только самому бы не совершить ту же ошибку. Указал на недостатки – укажи путь их исправления».
– Нет, отче. Ты в походе бесполезен. Прости, но не просто бесполезен, но и обузой будешь. Телесно ты слаб, верхом ездить не обучен, лекарского дела не знаешь. Да и постоять за себя неспособен – при первом же случае пойдешь под нож, как агнец.
– Так что же ты…
«Есть контакт! Получилось! Ай да сэр Майкл, ай да сукин сын!»
– Ты, брат мой во Христе, мне покаялся, значит, мне на тебя епитимью и налагать! Никаких строгих постов и молитвенных бдений. Епитимья твоя – размышление, отыскание способов духовного руководства воинскими делами. Подсказать могу два пути, но пройти по ним ты должен сам.
Первый путь: призвать в Ратное еще трех-четырех священников. Храмы новые построим, но служить в них ты в одиночку не сможешь, на тысячу человек нужно не менее четырех церквей. И один из храмов должен быть воинским! Ну а пятая церковь – у меня в воинской школе.
Второй путь. Это трудно, потому, что доселе никогда не делалось. Ко мне в воинскую школу должны прийти несколько молодых, крепких телом священников, дабы пройти обучение воинскому делу.
Мишка снова повысил голос, потому что отец Михаил собрался что-то возразить:
– Не воинами стать! Но воинскими пастырями! А для этого (ты сам убедился) надо воинское дело знать! Думай, отче, как сего достичь, а по свершении задуманного отпущен будет тебе сегодняшний грех, который, по зрелом размышлении, вовсе и не сегодняшний, а накопившийся за много лет. Не терзанием плоти, но размышлением и деянием надлежит ему быть искупленным!
* * *
Вышел из церкви Мишка еще нескоро, произошло то, чего он и добивался, – формальный обряд исповеди и покаяния постепенно превратился в одну из долгих бесед, подобную тем, которые так любили оба Михайла.
Вышел и застыл на пороге. Перед церковью стояла толпа, да еще и побольше той, которая наблюдала за «возвращением демонам людского облика».
«Молиться пришли, исповедоваться, каяться… У них же на глазах чудо произошло! Бедный падре! Он же им правды сказать не может.
Ну, натворили вы дел, сэр Майкл! Всего в одном слове ошиблись: надо было вчера сказать: «Несите к нам на подворье», а сказали: «Несите в село». И такие последствия! Как в детском стишке: «Оттого, что в кузнице не было гвоздя». Все оттого, что я хотел обыскать трупы, но уже плохо соображал. А обыскивать-то и нечего, с них даже пояса сняты были, никаких улик, кроме маскхалатов».
Мимо Мишки валили в церковь воспылавшие религиозным рвением прихожане, а он стоял задумавшись, ничего вокруг не замечая.
«Никаких улик, кроме маскхалатов… Улик чего? Может быть, хватит прятать голову в песок, сэр? Маскхалаты зимние, маскхалаты летние, разведывательно-диверсионная деятельность… „Спецсредства“ и приемы борьбы против тяжелой конницы… Кто это все мог организовать? Нинея проговорилась, что моя информация татаро-монгольском нашествии подтверждается. Интересно: как? Или кем? Людей из разгромленных городищ куда-то вели. Вопрос: куда?
Каждый из фактов в отдельности – случайность. Собранные вместе… Да чего уж там! Предшественник ваш Михаил Андреевич, нарисовался. Или следующий «засланец» из двадцатого века? Следующий – вряд ли. Посылок я еще не отправлял, так что с финансированием у ученых мужей, мягко говоря, хреново. Значит, предшественник. И играет он на стороне языческих волхвов, к гадалке не ходи. Собирает народ, собирает информацию.
Что еще можно сказать? Чего-то не поделил с Нинеей? Вполне возможно, иначе она мне полсотни учеников навязывать не стала бы. Рассчитывает разобраться с ним моими руками? Нет, это уже из области догадок. Пока сама Нинея не скажет, нечего и голову ломать. Что еще можно выудить из имеющихся фактов? Можно предположить, что его база находится где-то не очень далеко. Тоже в общем-то не очень достоверно. Если бы был рядом, давно бы засветился. А может быть, он недавно сюда перебрался? Откуда, зачем?
Мало информации, будем надеяться, что дед изловит хотя бы одного живьем. Тогда что-нибудь да прояснится. Но положение, надо признаться, серьезное. Два врага: внутренний и внешний. Причем внешний по квалификации и возможностям мне не уступает, а скорее всего, и превосходит. Он же ЗДЕСЬ дольше меня. Зато я про него знаю, а он про меня нет. Информация, блин, нужна информация! Если дед никого не поймает, надо будет что-то придумывать…»
– Минь, а Минь! – Мишкины размышления прервал Прошка. – Минь, сколько еще ждать-то?
– Чего?
– Ну ты велел ждать, я и жду. Покойников уже в речку скинули, разошлись все, а я жду. Ты же велел ждать, а чего тут еще делать-то? Все разошлись: кто в церковь, кто еще куда… Мне щенков кормить надо, Листвяна, наверно, уже приготовила все. А ты сказал: жди, а чего ждать-то? Вон уже нет никого, и покойники уплыли…
– Зануда ты, Прохор.
– А?
– Да так, ничего. Может, это и хорошо. Скотине всегда по многу раз одно и то же повторять надо. Пошли щенков кормить.
– Ага. Только скотине не всякой повторять надо, а той, что поумнее: собакам, лошадям…
На эту тему Прошка был готов распространяться сколько угодно, но Мишка прервал его:
– Погоди, ты Рыжуху мою видел? Сильно она побилась?
– Сильно. – Прошка сочувственно вздохнул и принялся перечислять: – Правый бок, выше к спине, чуть не до мяса ободран, правую переднюю бабку зашибла – распухла вся. И глаза слезятся, красные все. Мы с Юлькой ее полечили… Да! Она жеребая еще!
– Рыжуха?
– Так это… – Прошка удивленно поморгал глазами. – Не Юлька же!
– От кого?
– От жеребца.
– Да знаю, что не от петуха! – Мишка с досады даже сплюнул. – Разговаривать с тобой Прошка – одно мученье! От какого жеребца? У нас же такие одры водятся, что лучше уж никакого приплода, чем от них!
– Это вряд ли! – авторитетно завил Прошка. – Рыжуха кобыла с понятием, кого попало к себе не подпустит. Да и жеребцы на пастбище тех, кто послабее, от кобыл отгоняют. Кусаются, лягаются…
Прошка пустился в подробное описание брачного соперничества жеребцов, а Мишке вдруг стало так досадно, словно неведомый производитель обязан был посвататься и жениться только с Мишкиного благословения но обязанностью своей пренебрег.