Я знал, что люди вроде меня долго не живут, всегда был готов к этому важному событию, но только не сегодня! Когда до моей Маринки остается меньше десяти километров! Я снова метался, рвал окаянную железку. Потом припал к стене, прижал к ней ухо. Из соседней камеры доносился замогильный стон, приправленный отрывистым ворчанием. Тембр голоса незнакомый. Я переметнулся к противоположной стене, прижался к ней. И тут какие-то звуки… Стена осыпалась, в ней шатались кирпичи. Я начал расковыривать ее, сдирая ногти. Вывалился кирпич (какое-никакое, а оружие), остальные держались, сколько я ни усердствовал. Я сунул ухо в получившееся отверстие. Звуки сделались отчетливее, я разобрал что-то знакомое – хотя от «объекта» меня отделял еще не один ряд кирпичей. Скрипели и трещали нары в соседней камере, вполголоса выражалась женщина…
– Эй, ты чего ругаешься? – сказал я в дырку.
Нары перестали скрипеть, потом взвыли, когда Ольга подскочила с них. Она недоверчиво ощупывала стену, гадала, не померещился ли ей этот голос.
– Это я, – сказал я. – Не радио, не Христос за стенкой. Чего ругаешься, говорю?
– А что мне делать, Карнаш? – забормотала Ольга. – Аллилуйю петь о свершившейся благодати?
– Но ты же женщина…
Она отрывисто рассмеялась:
– Я практически мертвая женщина. И ты такой же. И не важно, что я огрела по пузу коротышку – нас бы все равно не выпустили. Тебе еще хорошо, Карнаш – тебя просто убьют. А вот меня… – Она помолчала, видно, представила мерцающий в перспективе праздник животного секса. – О, боже, я просто в шоке, у меня дух захватывает… Кстати, Карнаш, – голос ее немного изменился, – что бы ты ни думал про меня, а я оценила, что ты за меня вступился. Спасибо, ты не такой уж эгоист…
Мне показалось, что голос ее дрогнул и она подозрительно шмыгнула носом. Помутнение нашло на меня. Захотелось вдруг, чтобы она оказалась рядом, и я смог взять ее за руку. Просто подержать, погладить, посмотреть без всякой задней мысли в ее глаза…
– Ты чем там занимаешься? – сглотнув, поинтересовался я.
– Чем я занимаюсь? – Она задумалась. – Да разными вещами я тут занимаюсь, такой богатый выбор… Сначала я думала. Потом искала черную кошку в черной комнате, особенно когда ее тут не было. Потом нащупала что-то засохшее под нарами – думала, что это смысл жизни, а оказалась дохлая крыса – причем уже год как дохлая…
С каждым сказанным словом ее голос делался тише, печальнее, трогательнее. У меня от него мурашки ползли по спине, сердце билось с перебоями, и на душе скребли кошки.
– Не грусти, – сказал я.
– Хорошо, не буду, – она чуть не заплакала. – Может, что-нибудь придумаешь, Карнаш?
– Прости, Ольга… – В горле выросла поперечная распорка. – Я забыл тебя предупредить, что я не Стивен Сигал и не могу всегда побеждать. Но ты не отчаивайся, я над этим работаю.
– Неужели? – удивилась она.
– Точно, – уверил я. – Мысли тут разные думаю, варианты прорабатываю. У меня уже оружие есть – тяжелый скорострельный кирпич.
Она невольно прыснула.
– Можно попробовать проломить эту стенку, – добавил я. – Что это даст, неизвестно, но на короткий миг мы вновь воссоединимся, и ты сможешь сказать мне в глаза все, что обо мне думаешь.
Тоска навалилась – дремучая. Даже поговорить не дали! На лестнице уже топали – «прихожане», мать их, пожаловали! Как минимум трое поднялись на лестничную площадку и вразнобой шагали по коридору. Эхо от топота подошв взмывало к потолку, билось под бетонными сводами. Сердце екнуло, это не просто так визит – посмотреть, поговорить. Слишком велика тяжесть «преступления», слишком тяжелы моральные и физические страдания, причиненные нами местным пастырям, чтобы затягивать процесс. Они уже подходили к дверям – моя камера была первой. Я схватил кирпич, уселся на шконку и сунул его между ног. Убью двоих, если повезет – троих, попробую вырваться…
Я изображал что-то вроде полудремы. За решеткой многозначительно кашлянули. Я вздрогнул – словно проснулся, лениво разомкнул веки. И это человек, на последних выборах за которого проголосовало более половины горожан? Взгляд Виктора Филимоновича напоминал взгляд оголодавшего вампира. Он стоял в коридоре с надменным каменным лицом, сунув руки в карманы прорезиненного балахона, и разглядывал меня с повышенным гастрономическим интересом. А не балуются ли и эти добрые люди человечиной? – вдруг забеспокоился я. Что мне про них известно? В Библии разве написано, что нельзя употреблять в пищу человеческое мясо? А если и написано, кто не дает творчески развить великое учение? Эпоха и не такое стерпит. Вспомнился дурацкий анекдот: «Девушка, а вашей маме зять не нужен? – Нет, мы еще того не доели».
– Поднимайся, добрый человек, – тоном, не предваряющим радостного события, сказал Виктор Филимонович. – Имеется тут у нас к тебе одно небольшое дельце.
За его спиной возвышались двое дюжих охранников с автоматами. Бородатые, лоснящиеся, почти близнецы. Глаза у них радостно бегали, один уже тянулся к ключам, болтающимся на поясе. Не буду подниматься, – решил я. – Пусть сами попробуют меня поднять.
Но все случилось гораздо раньше! Я решил, что начинается новое разрушительное землетрясение! Но я ошибся. Землетрясения атакуют снизу, а не сверху! Удар убийственной силы обрушился на крышу трехэтажного строения! Здание и без того было надломлено, держалось на честном слове, невзирая на кажущуюся прочность. Что-то мощное, тяжелое пробило крышу! Вздрогнул пол, закачались, затряслись стены. Сыпались остатки штукатурки, пыль взметнулась столбом. Я в ужасе подскочил с нар, прижался к дальней стене. Мне еще повезло, что все это случилось в коридоре, а не у меня над головой! На головы бывшего мэра Виктора Филимоновича и его верных клевретов сыпались балки перекрытий, доски, куски бетона и затвердевшего цементного раствора, ржавые трубы. В потолке образовалась черная дыра, в которую вонзилось что-то несуразное, угловатое, как бы даже не летающая тарелка. Люди защищались руками от обрушившегося на них несчастья, визжали, как бабы. Погасла лампа, но продолжала гореть соседняя, свидетельствующая о том, что катастрофа носит локальный характер. Я со страхом смотрел, как у меня над головой расширяется трещина, как бегут по потолку разводы, переползают на стены. Дрогнул пол, звякнул ржавый болт, выстреливая из пяты шконки. Бетонные плиты сместились под ногами, и возникло сильное желание схватиться зубами за воздух…
Но на этом все закончилось. Здание вышло из равновесия, пока стояло, но в любую секунду могло начать сыпаться. Стонали тела в коридоре, ворочаясь под грудами обломков. А ведь это не просто так! – прозрел я. Действуй же!
– Ольга, ты цела?! – рявкнул я.
– Я думаю, Карнаш… – донесся приглушенный стон. – Пока не поняла…
Отлично! Неужто не прорвемся? Я испытывал небывалый прилив сил, я готов был горы свернуть! Мои нары уже практически оторвались! Я вцепился в них обеими руками, тащил на себя, расшатывал, рыча от усердия. Качок влево, качок вправо… Отлетали болты и стальные пластины. Оторвал! Я бросился с этим тараном к решетке – и в единственный удар вложил всю свою тягу к жизни! Звон металла, скрежет, треск. Я отпрянул, чтобы чем-нибудь не накрыло. Дверной косяк после удара «инопланетного тела» уже держался на честном слове. Он вываливался из бетонного проема – я ударил по нему пяткой, чтобы ускорить процесс. И спустя мгновение, зажимая нос, уже перелезал в коридор через груду железа. Израненный, Виктор Филимонович тянул ко мне трясущиеся руки, с губ сочилась кровь. Он что-то шептал, умолял помочь. Не дождется! Да и смысла нет – ему на спину сверзилась увесистая балка, перерубив позвоночник. Тут не помогать – хоронить надо. Кто тут звенел ключами? Я ворошился в куче обломков. Один из охранников был мертв, второй – со связкой на поясе – плавал в прострации со сломанной рукой. Я выволок его за ноги на чистый участок пола, нашел подходящий ключ.