Сжав волю, как эспандер, он дождался окончания дня. Дотащился в общей массе до барака, завалился спать. Вонючий ужин проигнорировал. Назавтра стало легче. Мешки не полегчали, но сил прибавилось. Протяженность здешних суток примерно соответствовала земной – с небольшой, возможно, прибавкой, то есть времени на сон хватало. Он начал перебрасываться фразами с работающими по соседству.
Конченых уголовников в бараке почти не было. Обычные люди, по ряду причин зачисленные в штрафники. Кто-то ляпнул лишнее, кто-то в морду не тому съездил, кто-то с властью поругался. Как в любом приличном обществе, отпетые уголовники практически не работали, а «политические», мелкое жулье, воришки, просто случайные люди тащили весь воз непосильного труда. Но и здесь ему посчастливилось вляпаться в драку. Местный кладовщик под хохот бугорка Шлыпеня пытался сгрузить на тщедушного парня второй мешок. Им и получил по крысиной роже. Начал прыгать – получил вторично – кулаком. За реваншем не полез – телосложение Вереста отпугнуло. Бугорок тоже не брыкался: идти на толпу не хотелось. Придушат ночью рубашкой – удивляйся потом.
Паренек подошел к нему на кратком «перекуре». Протянул руку.
– Григо. Спасибо, парень. Но напрасно ты это. Узнает Орнель – вони не оберешься.
Лейтенант Орнель был скотиной знатной. Приходил пару раз в день, орал на охранников и уходил, плюясь во все стороны. А кладовщик хоть и мерзость, а птица вольная. Залететь можно – в два счета. А можно и не залететь. Как повезет.
Он поймал себя на мысли, что начинает понимать окружающих.
– Лексус, – представился в ответ. – Не бери в голову, приятель. Мои проблемы.
Разговорились. Григо получил три года отсидки за посыл по адресу окружного клирика, поимевшего виды на его молодую жену. А в «штрафбат» загремел за попытку покурить триш – местный наркотик, нечто вроде гашиша, но неплохо стимулирующий мозговую деятельность.
– Побег хотел обмозговать, – наивно признался Григо. – Не могу сидеть. Как представлю, что этот урод Музер мою Крешу там охаживает – жить не хочется…
Вряд ли этот молоденький женатик был стукачом. А если и был, то какая Вересту разница? Душа выпрашивала общения. Попутно разговорились еще с одним штрафником – неуклюжим высокорослым Кростом. Немногословный, приличный с виду мужик ни к кому не навязывался. Он сидел за избиение судебных приставов, пришедших описывать за неуплату налогов его трактирчик.
– Славно погудел, – ухмылялся в рыжие усы зэк. Воспоминания о боевом эпизоде безусловно служили елеем для души. – Платить, ей-богу, нечем. Бражка скисла. Ром гвардейцы выжрали. Последние тулеры на ремонт крыши отдал… Осерчал я, братцы. А тут эти четверо входят. Ну, завел я их наверх. И понеслось… Одному стол заместо жабо на шею, другого с лестницы – пинком, а тех двоих – за шкворник, да лбами хорошенько так, душевно сшиб. И – пенделем с балкона, на площадь у трактира. Обделались служивые, но выжили, там телега с навозом стояла, в нее и вляпались, гы-гы-гы…
Начали держаться стайкой. Стало веселее. К концу дня появился лейтенант Орнель – тучный малый с саблей на боку. Скептически обозрел отвоеванное у Леса пространство, обругал многочисленную охрану, брезгливо коснулся сапогом «удавленника» (пожилой мужик запутался в стеблях, насилу выжил), похмыкал над телами еще двоих (парням не повредило бы переливание крови), и убрался в направлении тюрьмы. Вереста не заложили: Шлыпень с кладовщиком хотели жить, охрана хотела свежих развлечений.
Перед отбоем в барак подкинули шестерых бедолаг взамен выбывших. Затравленно озираясь, сидельцы расползлись по нарам. На новичков никто не смотрел – нечеловеческая усталость делала из людей тупых зомби.
Утро третьего дня на «лесосеке» началось с несчастья. Подорванный саперами участок Леса представлял сплошной завал. Вывернутые корни, стволы вповалку, ошметки кустарников, пятна цветов. Требовался новый взрыв, но куда тогда девать штрафников? Повинуясь рыку охранников, полезли через завал. Тут и нарвались на недобитков. Стена живой флоры, страшная в агонии, выросла из ниоткуда. Видно, пряталась, супостать, поджидая человека – в корнях, в сдвигах почвенного слоя. Люди схлынули, но двое не успели. Запутались в паутине стеблей – орали, метались, пытаясь распутаться, но только больше вязли. Остальные стояли в отдалении и уныло наблюдали за их конвульсиями. Один из бедолаг не удержал равновесия, рухнул в гущу завала. Второму сдавило шею – жутковатым шарфом, растущим с каждой секундой. Глаза вылезли из орбит, он пытался размотаться, но силы таяли. Тело просто пропадало под клубком растительной плоти. Хищные жала впились в посиневшее лицо, вгрызлись в кожу, стали втягиваться вовнутрь головы… На этом бедолага и скончался. Но не упал, висел на подвижной массе, покачивался, словно в гамаке, а через минуту стал обезвоженной, обескровленной мумией.
Пришлось вызывать спецкоманду с огнеметом: даже Орнель не решился отправлять штрафников на повторный штурм. Не за людей переживал – за дефицит рабочих рук.
К вечеру поранились еще двое: «еловые» лапы на поверку оказались не такими мертвыми, как виделись. Кисти рук вздулись, побагровели. «Списали» и этих двоих, вдув под кожу какой-то аналог атропина. Чудом избежал опасности Григо. Ступил в переломанный ветвяк, и не швырни его Крост толчком пониже пояса, «списали» бы и его: под ветвями, точно гадюки, копошились живые отростки. Верест опорожнил на них мешок с вонючим порошком: проняло…
После абсолютно несъедобного ужина в барак ввалилось новое пополнение. Кто-то лохматый с криком радости бросился к Вересту, принялся ужимничать, бить его в плечо, как закадычного товарища.
– Джембо? – растерялся он. – А тебя каким ветром сюда надуло?
Неужели и здесь стучать будет? Ай да Варвир…
– Горел я нетерпением с тобой встретиться, Лексус, – оскалил пасть Джембо. – Нравишься ты мне. А если серьезно, то не знаю. Вытрясли всех из камеры – и к вам.
– Ага, не смешите меня, – пробормотал Крост. – Знаю я этого пострела. Из-за него вонючку Брукки в гладильню замели. Там его и сплющило, беднягу. Этот гад донес Варвиру, что вонючка спровадил в канализацию Хибера-хохотунчика, и даже рассказал, где тот кислоту достал. Чего хлопалки таращишь? Не так было?
«Гладильней» называлась камера со съезжающимися стенами – говорят, любимое развлечение Варвира, особенно на сон грядущий.
«Ну, не подведи, дружище Брут», – думал Верест, с интересом наблюдая за стукачом. Будет выпутываться, или сознается?
Пройдоха выбрал верный путь. Даже не смутился.
– А что, Кроет, вонючка Брукки не сливал в канализацию хохотунчика? Не добавлял в бочку кислоту, не помешивал, не приговаривал, что для хорошего человека ему добра не жалко?
– Да ладно вам, – оторвал ладони от лица Григо. – Тайна, известная всем – не тайна. В этом бараке он безвреден. Пусть чавкало закроет и спит. Все мы – покойники. Кто завтра, кто через неделю. Или инвалиды без рук, без ног. Но по мне, братцы, уж лучше мертвецом, чем всю жизнь калекой в тюрьме.