— Она должна вас учить вышивать да еще рисовать симпатичные цветочки акварельными красками, вот что я скажу, если меня спросят, хотя никто и не думает спрашивать бедную Бригид, и очень даже жаль, что это так! Вот вам бинты. Не забудьте, надо крепко затягивать!
Держа в руках все нужное для перевязки, я спешу к мисс Мак-Клити. Она вымыла руку и промокает ее чайным полотенцем.
— Я принесла бинты, — говорю я, подавая ей сверток.
Я просто не знаю, что делать дальше. Мисс Мак-Клити смотрит на меня так, словно перед ней стоит какая-то сельская идиотка.
— Мне нужно, чтобы вы перевязали рану, мисс Дойл.
— Да, конечно, — киваю я. — Вот только… мне очень жаль, но, боюсь, мне никогда прежде не…
Мисс Мак-Клити перебивает меня:
— Наложите конец бинта на рану, а потом аккуратно обматывайте его вокруг кисти, вот и все. Так, теперь перекрестите бинт и снова… ох!
Я слишком сильно нажала на ранку.
— Простите… ох, простите! — восклицаю я.
Я продолжаю обматывать ее руку бинтом, пока он не заканчивается.
— А теперь, мисс Дойл, не будете ли вы любезны принести мне другую перчатку, чтобы заменить испорченную? Перчатки лежат в моем платяном шкафу, в верхнем ящике справа, — распоряжается мисс Мак-Клити. — Только не тратьте время зря, мисс Дойл. Урок должен продолжаться.
Мне кажется очень странным пройти за обитую толстым сукном дверь, отделяющую коридор, где находятся комнаты учителей. Я чувствую себя так, будто незаконно вторгаюсь в священные земли. Комната мисс Мак-Клити — скромная и аккуратная. Я открываю тяжелые дверцы большого шкафа красного дерева и нахожу правый верхний ящик. Перчатки лежат там, как и сказала учительница, они уложены в безупречный ряд, выстроились, как солдаты… Я беру то, что нужно, и еще раз окидываю взглядом комнату, надеясь найти ключ к разгадке тайны нашей новой преподавательницы. Особо примечательным мне представляется почти полное отсутствие вещей. Ничего личного. Ничего такого, что могло бы рассказать хоть немножко о мисс Мак-Клити. В гардеробе висят хорошо сшитые костюмы, блузки и юбки, все серого, черного и коричневого цветов, ничего такого, что могло бы привлечь внимание. На тумбочке у кровати лежат две книги. Одна из них — Библия. Вторая — сборник стихов лорда Байрона. Ни единой фотографии родных или друзей. Никаких картин, рисунков… что очень странно для художницы. Как будто мисс Мак-Клити явилась ниоткуда и никому и ничему не принадлежит.
Я уже собираюсь выйти, когда замечаю это: дорожную сумку, которую мисс Мак-Клити пожелала сама отнести наверх в ночь приезда в школу Спенс. Сумка стояла под кроватью…
Я не должна этого делать. Это будет уж слишком неправильно…
Я тихо прикрываю дверь комнаты и вытаскиваю сумку из укрытия. На сумке имеется замочек. Скорее всего, он заперт, так что на том все и кончится. Мои дрожащие пальцы касаются замка, и он открывается, к моему удивлению, без усилий. Внутри я вижу совсем немногое. Рекламка книжного магазина «Золотой рассвет» в Лондоне. Странное золотое кольцо с синей эмалью: две змеи, обернувшиеся вокруг ленты. Почтовая бумага и несколько карандашей.
Листок бумаги падает на пол и залетает под кровать. В ужасе я опускаюсь на четвереньки, чтобы достать улетевшую бумажку. Я засовываю руку под подзор, вытаскиваю листок. На нем я вижу список: «Академия для девушек мисс Фэрроу. Мак-Кензи, школа для девушек в Шотландии. Королевский колледж Святой Виктории. Академия Спенс». Все названия зачеркнуты, кроме школы Спенс. Я кладу листок в сумку, как можно более аккуратно, надеясь, что ничто не выдаст постороннего вторжения, и ставлю сумку обратно под кровать, стараясь двигаться бесшумно.
— Если вы считаете, что это и значит поворачиваться побыстрее, мисс Дойл, мне бы не хотелось увидеть, как выглядит ваша неторопливость, — выговаривает мне мисс Мак-Клити, когда я возвращаюсь.
Теперь я уже не думаю, что мы с мисс Мак-Клити сможем подружиться. Она быстро натягивает свежую пару перчаток, поморщившись, когда перчатка касается бинта на раненой руке.
— Извините, — бормочу я.
— Ну, впредь постарайтесь быть осторожнее, мисс Дойл, — резко произносит мисс Мак-Клити все с тем же странным акцентом.
— Да, мисс Мак-Клити, — киваю я, не в силах сдержать зевок. Учительница сердито щурится, видя подобную грубость. — Простите, пожалуйста. Я плохо спала этой ночью.
— Все, что вам нужно, так это побольше движения. Движение на свежем воздухе — прекрасное средство для укрепления здоровья и сна. В школе Святой Виктории я всегда требовала, чтобы мои девочки гуляли и дышали морским воздухом, невзирая на погоду. Если шел дождь, мы надевали макинтоши. Если шел снег, мы надевали теплые пальто. Ну а теперь вернемся на лужайку, если вы не против.
Похоже, мисс Мак-Клити полностью лишена многих чувств, в том числе и чувства юмора. А я оказалась последней в очереди на место ее любимых учениц. Мне вдруг подумалось, что рождественские каникулы настанут еще очень не скоро.
В бальном зале — рождественская звезда и традиционный маскарад. Он чуть менее официален, чем театрализованное чтение рождественских историй; для маскарада все наряжаются в костюмы, извлеченные из сундуков, что хранятся в многочисленных закрытых комнатах школы Спенс. По коридорам и лестнице носятся девочки всех возрастов, одетые самым странным образом: тут и пастухи, и ангелы, и феи, и флора, и фауна. Одна малышка запустила руку не в тот сундук. Она порхает с места на место, как балерина, но при этом наряжена в просторный пиратский камзол и залатанные штаны. Энн оделась рождественским призраком из историй господина Диккенса — на ней длинная коричневая туника, подпоясанная серебристой лентой. Фелисити выглядит как средневековая принцесса — она надела чудесное красное бархатное платье с золотыми косами из тесьмы на рукавах и подоле. Она настаивает на том, что этот наряд называется «Канун Рождества», но я заподозрила, что Фелисити просто выбрала самое нарядное платье и решила назвать его так, как ей вздумается. Я сама представляю уже наступившее Рождество, то есть я в зеленом платье и с венком из остролиста на голове. Я себя чувствую немножко похожей на бродячее дерево, но Энн заверяет меня, что я выгляжу «весьма соответствующе».
— Просто удивительно, что мисс Мак-Клити не оторвала тебе голову сегодня. Вид у нее был такой, словно она готова именно это сделать, — говорит Энн, когда мы идем в столовую мимо компании сплетничающих фей и парочки волхвов.
— Я же не нарочно, — возражаю я.
У меня на шее висит амулет моей матушки — мой амулет. Я полировала кованый металл до тех пор, пока он не начал сверкать.
— Она какая-то странная. Мне она совсем не нравится. Тебе она не кажется странноватой?
Фелисити скользит по коврам, как истинно царственная особа.
— Я думаю, она — как раз то, в чем нуждается школа Спенс. Искренняя, открытая. Мне она по душе. Она меня обо всем расспрашивала.