— Ты решила, что она твой друг, просто потому, что она наговорила тебе комплиментов, — возражаю я.
— А ты завидуешь, потому что она меня выделила из всех!
— Вот уж неправда, — фыркаю я, хотя и подозреваю, что доля истины в словах Фелисити все же имеется.
Фелисити, похоже, успела стать любимицей мисс Мак-Клити, причем не приложила для этого особых усилий, в то время как я могу считать, что мне повезло, если мисс просто поздоровается со мной.
— А тебе известно, что у нее есть целый список разных школ, в дорожной сумке, которую она прячет у себя под кроватью?
Фелисити вскидывает брови:
— А ты-то как могла об этом узнать?
Я розовею:
— Ну… она была открыта…
— Ерунда! Ты нарочно вынюхивала! — дразнит меня Фелисити. И берет меня под руку. Энн встает с другой стороны. — А что еще там есть? Рассказывай!
— Почти ничего. Кольцо со змеями; оно выглядит очень старым. Реклама книжной лавки «Золотой рассвет». И список школ.
Две младшие девочки пытаются проскочить мимо нас. Они одеты ангелами, но улыбки у них зловредные. Фелисити дергает ближайшую девочку за мягкие крылья, едва не оторвав их и не сбив девочку с ног.
— Эй, не забывай о порядке старшинства! Быстро назад! Не лезть под ноги!
Испуганные девочки пятятся.
— Что еще в той сумке? — требовательно спрашивает Энн.
— Это все, — отвечаю я.
— Это все? — разочарованно повторяет Фелисити.
— Вы еще не все слышали насчет списка, — говорю я. — Все школы в нем зачеркнуты, кроме школы Спенс. Что вы на это скажете?
Фелисити отмахивается:
— Ничего. Она просто записала те школы, где искала место для себя. В этом нет ничего такого ужасно странного.
— Ты просто ищешь, к чему придраться, потому что ты ей не понравилась, — говорит Энн.
— А разве она говорила, что я ей не нравлюсь? — спрашиваю я.
Фелисити кружится на месте, и ее юбка раздувается колоколом.
— Ей и не нужно ничего говорить. Это же очевидно. А ты еще и попыталась проткнуть ее стрелой. Вряд ли такое может пойти на пользу.
— Говорю же вам, это была случайность!
Два юных ангела вернулись. И все-таки умудрились проскочить в столовую у нас перед носом.
— Эй, дьяволята! — рычит на них Фелисити.
Девочки взвизгивают и бросаются бежать, ошарашенные собственной дерзостью.
Для миссис Найтуинг это обязательная рождественская традиция — устраивать торжественный ужин перед тем, как девушки разъедутся на каникулы. В эту же традицию входит и праздник в большом холле после ужина, когда учителя попивают шерри, а ученицы — теплый сидр. Но я могла бы опьянеть и от одной только красоты большого холла, приукрашенного ради праздника. В огромном каменном камине пылает огонь. Наше дерево, пышное, радостное, вечнозеленое, устроилось в самом центре комнаты, раскинув ветви, как приветливая хозяйка, встречающая гостей. Мистера Грюнвольда, учителя музыки, уговорили играть для нас на виолончели, что он и делает с удивительной для его возраста живостью — ему ведь почти восемьдесят.
У нас в руках рождественские хлопушки-конфеты. Короткий рывок за ленточки — и они разрываются с сухим громким треском, пугая всех до полусмерти. Я никогда не могла понять, почему это считается веселым и забавным. Звучат радостные рождественские гимны. Свечи на дереве зажжены, они выглядят восхитительно. Мы подготовили подарки для учителей. Для мадемуазель Лефарж это декламация на французском. Для мистера Грюнвольда — песня. Еще имеются стихи, печенье и ириски. Но ради подарка миссис Найтуинг нам, ученицам, пришлось опустошить свои карманы. Все расступаются, и через весь холл идет Сесили, держа в руках большую шляпную картонку. Она самая старшая, и потому именно ей досталась честь поднести подарок директрисе.
— Веселого Рождества, миссис Найтуинг! — говорит Сесили, подавая директрисе коробку.
Миссис Найтуинг кладет очки на маленький столик рядом с собой.
— О! Что это может быть такое?
Она снимает крышку, раздвигает волны тонкой упругой бумаги — и извлекает на свет изумительную фетровую шляпку с фестонами и блестящим черным плюмажем. Разумеется, раздобыла эту шляпку Фелисити, кто же еще? У всех девочек дружно вырывается искреннее: «А-ах!..» В холле воцаряется атмосфера радостного изумления, когда миссис Найтуинг водружает великолепно изготовленную шляпу себе на голову.
— И как я выгляжу? — спрашивает она.
— Как королева! — кричат все девушки.
Мы аплодируем и поднимаем чашки с сидром.
— Счастливого Рождества, миссис Найтуинг!
Похоже, на какое-то время миссис Найтуинг поддается сентиментальным чувствам. Ее глаза влажнеют, но голос, когда он наконец возвращается к ней, звучит так же уверенно, как всегда.
— Благодарю вас. Это самый разумный и практичный подарок, какой только может быть, и я уверена, что буду с наслаждением носить эту шляпку.
С этими словами миссис Найтуинг снимает шляпку и тщательно укладывает ее в бумажное гнездышко. Потом закрывает коробку крышкой и убирает под стол, с глаз долой.
Наши чашки вновь наполняются сидром, и мы с Энн и Фелисити тихонько отходим в сторону и прячемся за рождественской елкой. Пряный аромат, исходящий от ветвей, вызывает щекотку у меня в носу, а от теплого сидра розовеют щеки.
— Это тебе, — говорит Фелисити, вкладывая в мою ладонь бархатный мешочек.
В нем я нахожу чудесный черепаховый гребень.
— Какой красивый! — восторженно говорю я, несколько смущенная экстравагантностью вещицы. — Спасибо, Фелисити.
— Ох! — вскрикивает Энн, открыв свой подарок.
В руке Энн — брошка Фелисити, которой Энн особенно восхищалась. Можно, конечно, не сомневаться, что у Фелисити появилась новая взамен этой, но восторги Энн от этого не становятся меньше. Она сразу же прикалывает брошь на свой костюм.
— Вот… — застенчиво говорит она после этого, протягивая нам свои подарки, завернутые в простую газету.
Она сделала для нас обеих по аппликации — это нежные, изысканные ангелы из кружев, похожие на Пиппу.
Настает моя очередь. Я совершенно не владею иглой, как Энн, и у меня нет таких средств, чтобы соревноваться с Фелисити. Но я могу предложить подругам нечто особенное.
— У меня тоже есть для вас кое-что, — говорю я.
— И где оно? — спрашивает Энн.
За ее спиной танцуют огни ламп, бросая на стены живые пятна света.
Я наклоняюсь вперед и шепчу:
— Встретимся здесь в полночь.
Они сразу понимают, в чем дело, и взвизгивают от восторга — потому что мы наконец-то возвращаемся в сферы.