— Ну, в этом уж точно нет никакого смысла. При чем тут ритм, марки, лаки?
Я всматриваюсь в листок. Мне чудится нечто странно знакомое в этом наборе букв, нечто такое, от чего у меня на затылке шевелятся волосы.
Энн еще раз передвигает буквы.
— Погоди-ка… — останавливаю ее я. — Напиши снова полное имя.
Энн в очередной раз пишет на листе имя и разрезает бумагу на квадратики, которые можно перекладывать так и эдак. И пробует несколько новых комбинаций. Но я предлагаю ей взять несколько слов из первых вариантов.
— Смотри, — говорю я. — Если взять «Титл», потом «Маг»…
Энн передвигает буквы.
— А теперь — «Киркэ».
Мы все в полном ошеломлении смотрим на то, что получилось.
Киркэ — это Цирцея…
И если добавить одну-единственную букву «а», то мы получаем вот что:
«Мага титл — Киркэ».
— Клэр Мак-Клити — это просто анаграмма… — шепчет Энн.
Фелисити содрогается всем телом.
— Цирцея вернулась в Спенс…
— Мы должны отыскать Храм, — говорю я. — И быстро.
Когда мы входим в сферы, Пиппа сидит рядом с горгоной.
— Посмотрите, я всем вам сплела венки! Это мой рождественский подарок!
На ее руки надеты цветочные кольца, которые Пиппа и водружает нам на головы.
— Чудесно!
— Ох, они просто великолепны, Пиппа! — восторгается Фелисити.
— И вот твои зачарованные стрелы, в целости и сохранности, — продолжает Пиппа, вешая на спину Фелисити колчан. — А мы сегодня снова отправимся куда-нибудь по реке?
— Нет, не думаю, — отвечаю я.
Горгона поворачивает ко мне зеленое лицо.
— Что, нынче никаких путешествий, высокая госпожа? — шипит она.
— Нет, спасибо, — говорю я.
Горгона напоминает мне о прошлой поездке, о том моменте сомнения… Я не знаю, можно ли доверять огромной твари, которая когда-то возглавила бунт против Ордена. У жриц наверняка были причины заточить горгону в корабле. Я жестом предлагаю девушкам пойти следом за мной к саду. Поганки стали еще толще. Некоторые выглядят так, словно готовы вот-вот лопнуть.
— Мы обнаружили, что имя нашей новой учительницы — это анаграмма слов «Мага титл — Киркэ», — говорит Фелисити Пиппе после того, как рассказывает ей о том, как мы провели день.
— Как это необыкновенно! — восклицает Пиппа. — Мне бы тоже хотелось быть с вами и следить за ней. Вы очень храбро себя вели.
— Как вы думаете, миссис Найтуинг тоже под подозрением? — спрашивает Фелисити. — Они ведь подруги.
— Я об этом не подумала, — встревожившись, говорю я.
— Она ведь не хотела, чтобы мы разузнавали об Ордене! — говорит Пиппа. — Именно потому и уволила мисс Мур. Возможно, нашей директрисе есть что скрывать.
— Или, возможно, она вообще ничего обо всем этом не знает, — возражает Энн.
Миссис Найтуинг была единственной женщиной, хоть как-то заменившей ей мать, которой Энн никогда не знала. Я понимаю, каково это: начать сомневаться в человеке, который для тебя единственно любимый.
— Миссис Найтуинг была учительницей в школе Спенс, когда там учились Сара и Мэри, — говорит Фелисити. — Что, если она помогала Саре все это время, ожидая, когда та сможет вернуться?
— М-мне не нравится этот разговор, — заикаясь, произносит Энн.
— А что, если…
— Фелисити, — перебиваю я. — Я думаю, сейчас нам лучше приложить все силы к тому, чтобы найти Храм. Нелл Хокинс сказала, что мы должны найти тропу, путь. Ты здесь видела какие-нибудь тропы, Пиппа?
Пиппа весело оборачивается ко мне.
— Что еще за Нелл Хокинс? Кто она такая?
— Душевнобольная из Бедлама, — отвечает Энн. — Джемма считает, что она знает, как найти Храм.
Пиппа хохочет:
— Да вы шутите!
— Ничуть, — возражаю я, краснея. — Так ты видела здесь тропы?
— Сотни! Какую именно тропу мы ищем?
— Я не знаю. Истинный путь. Вот и все, что она сказала.
— От этого мало толку, — со вздохом говорит Пиппа. — Но там есть одна дорожка, что уводит из сада, и я по ней еще не ходила.
— Покажи ее мне, — прошу я.
Дорожка, о которой говорит Пиппа, оказывается всего лишь узенькой тропкой и как будто растворяется в стене пышной зелени. Она неровная и извилистая. На каждом шагу нам приходится раздвигать зеленые ветки и отталкивать толстые стебли какой-то травы, наклоняющейся на тропинку, и все это оставляет пятна сока на наших руках, пока они наконец не становятся липкими, как патока.
— Ох, ну и гадость! — стонет Пиппа. — Надеюсь, это верное направление. Мне и думать противно, что мы так трудимся понапрасну.
Ветка ударяет меня по лицу.
— Что ты сказала? — спрашивает Фелисити.
— Я? Я ничего не говорила, — удивляюсь я.
— Но я слышала голос.
Теперь и я слышу. Что-то движется в густых зарослях. Внезапно мне кажется, что идея отправиться по тропе, о которой мы ничего не знаем, была не слишком-то удачна. Я вскидываю руку, чтобы остановить подруг. Фелисити тянется за стрелой. Мы натянуты, как струны пианино.
Между резными листьями пальмы появляется пара глаз.
— Эй! — окликаю я. — Кто там?
— Вы пришли помочь нам? — спрашивает тихий голос.
Из-за ствола дерева выходит молодая женщина, и мы пугаемся, увидев ее. Вся правая сторона ее тела чудовищно обожжена. Рука сгорела почти до кости. Женщина видит потрясение на наших лицах и пытается прикрыться остатками шали.
— Видите ли, мисс, на нашей фабрике случился пожар, она вспыхнула, как сухой порох, и мы не успели выбежать, — говорит она.
— Мы? — повторяю я, когда наконец голос возвращается ко мне.
За ее спиной из густой зелени выходят еще с дюжину или около того молодых девушек; все они обожжены, и все они мертвы.
— Это все те, кто не сумел спастись. Одних убил огонь; другие выпрыгнули из окон и разбились, — спокойно поясняет первая девушка.
— И давно вы здесь? — спрашиваю я.
— Не могу точно сказать, — отвечает она. — Кажется, целую вечность.
— Когда случился пожар? — спрашивает Пиппа.
— Третьего декабря тысяча восемьсот девяносто пятого года, мисс. Я еще помню, что в тот день дул очень сильный ветер.
Девушки провели здесь около двух недель, гораздо меньше времени, чем Пиппа.
— А я вас видела прежде, мисс, — говорит девушка с шалью, кивая Пиппе. — Вас и вашего джентльмена.