Но все ли я заметила? Когда он поверил, что женатый мужчина осквернил его маленькую дочь, в нем вспыхнула ярость. Теперь гнев угас. В его взгляде отсутствовала боль огорченного отца, которому не удалось защитить свою дочь. Очарованный своими фантазиями, Дэн воображал меня в объятиях взрослого мужчины. Возможно, он представлял себе секс с малолетней девочкой в пустой классной комнате. Я почувствовала, как ледяной озноб пробежал по моим ребрам. Когда Кэти вернулась, его странное выражение сменилось на гримасу презрения. Мать Дженни протянула мне стакан воды. На ее другой ладони белела небольшая таблетка.
— Вот, возьми, — сказала она. — Проглоти ее и иди в постель.
Дэн ушел. Я сжала таблетку большим и указательным пальцами:
— Что это?
— Валиум, — ответила Кэти. — Мы хотим показать тебя доктору.
Когда она выглянула в коридор, проверяя, куда направился Дэн, я притворилась, что сунула таблетку в рот. На самом деле она была спрятана в моем кулаке. Отпив воду из стакана и закинув голову назад, я сделала вид, что проглотила снотворное.
— Мы разбудим тебя к ужину, — сказала Кэти, — и ты откроешь нам всю правду. Даже не думай обманывать нас.
Когда она вышла из комнаты, я завернула таблетку в смятую салфетку и бросила ее в плетеную корзину для мусора. У меня не было продуманного плана. Мне просто хотелось увидеть Джеймса. Я собрала ворох одежды, поместила эту кучу на середину постели и прикрыла ее одеялом. Выключив свет и открыв окно спальни, я выбралась наружу. Мне подумалось, что именно так Дженни и убежала из тела: когда опека родителей начала казаться ей невыносимой, она оставила под одеялом свою пустую плоть и тихо выскользнула из дома.
Спрыгнув на землю, я оказалась в унылом совершенстве заднего двора религиозного семейства Томпсонов. Ни животных, ни птиц, ни даже сорняков. Ни одно существо не оскверняло царившей здесь тишины. Внезапно до меня дошло, что в спешке я забыла взять сумочку. Прокравшись по боковой аллее, я вышла на улицу. О, это радостное чувство свободы!
Мне хотелось перейти на бег, но я боялась привлекать к себе излишнее внимание. У меня не было денег на автобусный билет, однако пожилая женщина на переднем сиденье, с крохотной собачкой, выглядывавшей из продуктовой сумки, дала мне монетку в двадцать пять центов. Я поблагодарила ее и в смущении села на заднее сиденье, чтобы не встречаться с ней взглядами. Мне уже было известно, какая автобусная остановка находилась вблизи улицы Амелии. Тем не менее я чувствовала себя такой взволнованной, что не могла сидеть на месте. Встав на ступеньки у задней двери, я ожидала нужный поворот.
В моих мечтаниях Джеймс объяснял мне, что полиция сняла с него все обвинения. Они не могли посадить его в тюрьму за любовь к одногодке. Он был несовершеннолетним. Джеймс говорил мне, что, если родители Дженни отправят меня в закрытую школу, мы все равно найдем друг друга — в библиотеке, в парке, в универсаме.
Подходя к его дому, я увидела на подъездной дорожке две машины — автомобили Митча и Либби. Я знала, что мне не стоило стучать в дверь. Я понимала, что меня прогонят. Но мое желание увидеть Джеймса было неудержимым. На крыльцо вышел Митч — без рубашки, под глазами темные круги. Увидев меня, он нахмурился.
— Я могу поговорить с Билли?
— Нет! Ему запрещено встречаться с кем бы то ни было.
— Только на минуту…
— Возвращайся в школу! — рявкнул Митч.
Дверь захлопнулась. Несколько секунд я стояла у крыльца, и мои мысли крутились кругами, как маленькие крысы. Окно Билли было зашторено. Поразмышляв немного, я прокралась на боковую дорожку соседнего дома. Судя по темным окнам, его обитатели в данный момент отсутствовали. У сетчатого забора в пожелтевшей траве возвышался бетонный столбик с надписью: «Наш Митци». Я встала рядом с ним и, вцепившись пальцами в проволочную сетку, осмотрела двор Билли. Мы решили вернуть заимствованные тела, но не успели разработать план действий. Я не знала, что мне делать. И я не могла уйти, не повидавшись с Джеймсом.
Наконец он вышел на веранду и, присев у стиральной машины, просканировал взглядом весь двор. Казалось, он услышал мой безмолвный зов.
— Джеймс! — крикнула я.
Он подбежал к забору и просунул пальцы сквозь ячейки, чтобы прикоснуться к моему лицу.
— Ты в порядке? — спросила я. — Что они с тобой делали?
— Да, я в норме.
— Может, мне пойти в полицию и объяснить им, как все получилось?
— Это не из-за тебя.
Он оглянулся и посмотрел на веранду. Там никого не было.
— Девушка из другой школы написала заявление в полицию. Два приятеля Билли изнасиловали ее. А он стоял рядом и смотрел, как они это делали.
Перед моими глазами промелькнул образ девушки в форме черлидера. Я вспомнила, как она смотрела на Джеймса, пока подруга не увела ее прочь.
— Тебя посадят в тюрьму?
— Они хотят, чтобы я дал показания против этих парней.
Его руки были холодными, как лед.
— Но я не помню, что там происходило. Я тогда еще не вошел в это тело.
Мне хотелось посоветовать ему: «Расскажи им то, что они хотят услышать». Но я знала, что он не будет лгать.
— Я должен вернуть дух Билли в его тело, — сказал Джеймс.
Он посмотрел мне в глаза и отступил на шаг:
— Подожди меня в парке у статуи оленя.
— Митч разрешит тебе выйти?
— Нет.
* * *
Я сидела на постаменте статуи. Детский голос заставил меня вскочить на ноги:
— Мама! Мамочка!
На парковых качелях сидел маленький мальчик. Его счастливое лицо сияло, как полная луна. Он со смехом вскидывал ноги вверх, но качели по-прежнему оставались неподвижными. Он посмотрел в моем направлении и, видимо, решил показать свой твердый характер. Малыш упорно отклонялся назад и пригибался вперед. Качели не двигались. Тогда он спрыгнул с них и убежал. Его белая куртка мелькала за деревьями, словно улетавший светлячок. На меня накатила тошнотворная слабость. Я снова села и ухватилась рукой за железную ногу оленя. Примерно через десять минут на аллее появился Джеймс. Он протянул ко мне руки, и я побежала к нему. Мы молча направились к автобусной остановке. Там, в его крепких объятиях, я умоляла небеса скорее направить к нам автобус. Мне было страшно смотреть на дорогу, потому что я боялась увидеть ржавую машину. Джеймс прижимал меня к себе. Я не чувствовала холода, но мои зубы все равно стучали.
— Родители Дженни думают, что я любовница мистера Брауна.
— Что? — вскинув голову, воскликнул Джеймс.
— Я совершила кучу ошибок.
— Скажи им, что ты любишь меня.
Я хотела напомнить ему, что мне было только пятнадцать лет. Но прошло мгновение, и я прижалась лицом к его шее, вдыхая запах волос, соленого пота и цветочного мыла — неописуемый аромат моего Джеймса.