Медицинский центр «Семейный доктор» находился в двух остановках от дома. Через пятнадцать минут они сидели на диванах, покрытых кожзаменителем перед дверью с табличкой «Семейный психолог». Саша осмотрел кафельные стены, пол. Какая-то отталкивающая стерильность. Сравнимая разве что с моргом или общественным туалетом. Хотя… Он поднял взгляд на двадцатидюймовую плазму на противоположной стене. В морге, слава богу, он ни разу не был, но почему-то ему казалось, что там плазм нет. А в сортирах так и подавно.
Из кабинета вышла женщина в джинсах и синей кофточке, явно на размер меньше. За ней вышла девочка, едва ли старше Сережи. Саша встал, зачем-то кивнул женщине. Она ответила и пошла к лифтам. Девочка засеменила следом. Сережа тоже встал.
– Ну что, вперед? – спросил Саша.
– Вперед, – ответил Сережа.
Кабинет был полной противоположностью коридорам центра. Здесь было уютно, как дома. Два кресла у стола были кожаными. Диван между книжными шкафами наверняка тоже. Доктор – суховатый мужчина лет пятидесяти – улыбнулся при виде посетителей и указал на кресла.
– Присаживайтесь.
Саша и Сережа переглянулись и сели.
– Итак, начнем? Зовут меня Андрей Игоревич. Как вы поняли, я – семейный психолог.
Наступившая пауза предполагала, что теперь очередь Истомина говорить.
– Меня зовут Александр Михайлович. Как вы поняли, я – отец, – на манер доктора ответил Саша.
– Я – Сережа, – подхватил эстафету Сергей.
– Очень хорошо. Что вас привело к нам?
Вот тут и настал тот момент, когда вроде бы все понимаешь, но ни черта не можешь сказать. Истомин знал, зачем шел сюда, знал, что скажет. Но как только ему дали возможность говорить, он не мог вымолвить и слова.
– Ну же, смелее.
– Можно, я начну? – вдруг спросил Сережа.
– Было бы неплохо, – кивнул Андрей Игоревич.
Сергей посмотрел на отца и сказал:
– У нас с папой есть какое-то недопонимание друг друга. Понятно, что он хочет меня защитить и очень переживает за меня, но мне нужно свое личное пространство.
Саша не верил своим ушам. Четырнадцатилетний пацан говорит как взрослый. А может, он и есть взрослый?
– Личное пространство, – произнес доктор, смакуя. – А что ты понимаешь под этим? Комната? Компьютер? Или какой-нибудь вымышленный кокон вокруг тебя?
– Да, наверное, кокон.
– Подождите, о каком вообще коконе вы говорите? – вмешался Саша.
– Александр Михайлович, ваша очередь еще настанет, – остановил его Андрей Игоревич. – Сергей, продолжайте.
Мальчик сначала посмотрел на отца, потом на доктора и сказал:
– В общем-то я уже все сказал.
– Ну же. Здесь вы должны открыться. Иначе я не смогу вам помочь.
Саша уже начал сомневаться в правильности своего решения прийти к психологу. Но он решил дать доктору еще один шанс.
– Меня беспокоит происходящее в городе, да и в стране тоже.
– Меня это беспокоит с 91-го года.
Странно это слышать от семейного психолога, но большинство из рожденных в СССР независимо от занимаемой должности именно так и реагируют на упоминание о последних двадцати годах жизни.
– Я не об этом. Самоубийства, – сказал Саша. Он знал, что это единственное слово должно объяснить доктору все.
– Понятно.
После этого «понятно» Андрей Игоревич начал сыпать медицинскими терминами, психологическими понятиями и просто словами, которые ну никак не хотели усваиваться в сознании пациентов. К концу сеанса Саша понял, что зря потратил деньги и время.
– Да и чаще вместе проводите время. В кино, цирк…
– Это все? – не сдержался. – Это все, что вы можете сказать?
– Понимаете, наша деятельность напрямую зависит от пациентов. Чем меньше пациент открывается нам, тем меньше он получает взамен. И если вам больше нечего дополнить…
– Мне снится один человек, – произнес Сережа и снова сел в кресло.
– Охренеть, – выдохнул Стас.
– Что, батя заставил за бухлом идти? – Женька усмехнулась.
Стас поставил пакет у ног, а сам сел на ящик рядом с Надей.
– Я сейчас матушку Скороходика видел.
– Ну? Да что ты дрочишь, говори давай!
– Она сказала, что Артем убил отца…
– Охренеть, – повторила за Стасом Надя.
– А сам повесился на компьютерных шнурах.
– Вот это жесть. – Ефремова задумалась, потом дернулась в сторону Стаса и подтащила пакет к себе. – Дай сюда!
Выхватила оттуда банку, открыла и начала жадно пить.
– Это все ты, – прошипела она.
– Кто? Я? – взвизгнул Стас, ничего не понимая.
– Да, ты, ублюдок!
– Почему?
– Ты все время выкладывал это сраное видео!
– Я не… Ты считаешь, что видео им всем навредило больше, чем твои издевательства над ними?!
– Да! Мои издевательства не имели бы столько просмотров в парке или здесь, на чердаке.
– Хватит! – Надя вскочила с ящика и встала между ними. – Здесь другое. Здесь что-то другое.
– Ну-ка сядь! – приказала Женя. – Блеешь здесь, как овца.
– Я сказала: хватит! – закричала Надя. – Стасик, почему ты ей не скажешь? Это ведь зашло слишком далеко, скажи.
– Что ты там должен мне сказать, клоп? Давай быстрей, пока тетя Женя не начала злиться.
– Да пошла ты, – отмахнулся от нее Стас.
– Что! – Женя не ожидала от них такого. – Это что, бунт?
Она могла от них ожидать чего угодно – сдачи ментам, учителям или предкам, но бунта не было в этом списке.
– Можешь называть это не-по-ни-ма-ни-ем. – Последнее слово Станислав произнес по слогам, для убедительности.
– Стас не выкладывал видео в Инет, – проговорила Надя.
– Хорошо, – кивнула Женя и отпила из баночки. – Его выложила ты?
– Его никто не выкладывал, – сказал Стас и снова сел.
– Я могу знать почему?
– У нас на компах стоит какая-то прога, перехватывающая нежелательный контент.
– А по-русски, – проговорила Женя.
– Видео с порнографией, с матами и жестокостью эта программа блокирует, а потом удаляет. Доходчиво?
Доходчиво. Женя поняла самое главное: она потеряла контроль над друзьями. Если начистоту, она-то и друзьями их никогда не считала. Так, овцы. И вот тут происходит совсем неожиданное – овцы начинают скалиться. И все бы ничего, но Жене стало реально страшно. Будто ее всегда окружали волки в овечьих шкурах.