— Ну, может, хоть с одной стороны стрелять не станут.
Они вернулись назад и прошли десять метров до перекрестка. Холден сосчитал до трех и со всех ног метнулся вперед. Он стал ужасающе медлительным: ноги как свинцом налились. Словно он бежал в воде. Словно в кошмаре. Он слышал за плечом шаги Миллера по бетонному полу, срывающееся дыхание.
А потом остался только грохот выстрелов. Непрерывная, оглушающая канонада началась, едва он показался из-за угла перекрестка. Холден не знал, сработала ли уловка Миллера, стреляли ли только с одной стороны или с обеих. В трех шагах от дальнего угла он пригнул голову и прыгнул. В слабой гравитации Эроса прыжок получился почти летящим. Он уже достиг проема, когда пули ударили в броню на ребрах и отбросили его спиной в стену, едва не сломав хребет. Остаток пути он проделал ползком, а пули все били в пол под ногами, и одна из них прошила ему мясистую часть икры.
Миллер споткнулся о него, пролетел еще несколько шагов и рухнул мешком. Холден подполз к нему.
— Еще жив?
Миллер кивнул.
— Подстрелили. Сломана рука. Идем, — в три выдоха проговорил он.
Холден поднялся. Икра горела огнем — мышцы стягивались вокруг отверстия раны. Он подтянул за собой Миллера и тут же навалился на него, хромая к лифту. Левая рука Миллера свисала как тряпичная, и по ладони текла кровь.
Холден нажал кнопку вызова лифта, и они с Миллером привалились друг к другу в ожидании. Он замычал себе под нос тему из «Миско и Мариско», и Миллер через несколько секунд стал подтягивать ему.
В лифте Холден нажал кнопку причала, где стоял «Роси», и ожидал, что дверь откроется в пустой серый шлюз. Он так мечтал о минуте, когда можно будет перестать спешить, что удивился бы себе, останься у него еще способность удивляться. Миллер выпустил его и съехал по стене лифта, оставив кровавый след и завалившись на пол. Глаза его были закрыты, он немного походил на спящего. Холден смотрел, как грудь полицейского вздымается короткими мучительными толчками, как они понемногу становятся мягче и ровнее.
Холден ему завидовал, но сам, прежде чем все кончится, должен был увидеть эту закрытую дверь шлюза. Он чуточку сердился на лифт, который шел слишком долго.
Лифт встал, дверь, весело звякнув, начала отходить.
Амос стоял напротив, с боевой винтовкой в каждой руке и двумя магазинными ремнями на плечах. Он с головы до пят оглядел Холдена, бросил взгляд на Миллера и снова посмотрел в лицо капитану.
— Господи, кэп, хреново же ты выглядишь!
Сознание перезапускалось медленно, в несколько приемов. Во сне он складывал пазл, кусочки которого меняли форму, и всякий раз, когда картинка казалась почти готовой, сон начинался сызнова. Первым, что он осознал, была боль в пояснице, потом тяжесть в руках и в ногах, потом тошнота. Чем ближе он возвращался к сознанию, тем больше хотелось оттянуть возвращение. Воображаемые пальцы тщились сложить головоломку, но, прежде чем последний фрагмент лег на место, глаза его открылись.
Он не мог шевельнуть головой: мешало что-то в горле — толстый пук черных трубок выходил из него и тянулся куда-то за пределы поля зрения. Он хотел поднять руку, оттолкнуть этот чуждый, вампирический предмет, но не сумел.
«И до меня добралось, — содрогнувшись, подумал он. — Я заразился».
Слева от него появилась женщина. Он удивился, что она — не Джули. Темная кожа, глаза с чуть скошенной складкой век, падающие вниз по щеке волосы.
Вниз! Здесь есть низ. Есть гравитация. Ускорение. Это показалось очень важным, только он не помнил почему.
— Привет, детектив, — сказала Наоми. — С возвращением.
«Где я?» — попытался произнести он. В горле что-то стояло. Плотно, как толпа, набившаяся в вагон «трубы».
— Не пытайтесь говорить и все такое, — предупредила она. — Вы были в отрубе тридцать шесть часов. Хорошо, что у нас есть отсек с диагностером военного качества и запасом медикаментов на пятнадцать марсианских солдат. Думаю, мы половину истратили на вас и капитана.
Капитан. Холден. Вот оно. Был бой. Они были в коридоре, кто-то стрелял. И кто-то был болен. Он вспомнил женщину, залитую бурой рвотой, ее пустой взгляд, но, возможно, это привиделось в кошмаре?
Наоми все говорила. Что-то о полном распаде плазмы и повреждениях клеток. Он попробовал поднять руку, дотянуться до нее, но помешал ремень. Боль в спине — это почки, и хотел бы он знать, что им пришлось отфильтровать из его крови. Миллер закрыл глаза и уснул, прежде чем решил, стоит ли отдохнуть.
На этот раз его не мучили кошмары. Он опять очнулся, когда что-то сдвинулось у него в горле, зацепило гланды и ушло. Не открывая глаз он скатился на пол, откашлялся со рвотой и снова лег на спину.
Проснувшись, он дышал уже сам. Горло саднило, зато руки были свободны. Из живота и бока тянулись дренажные трубки, катетер толщиной с карандаш торчал из пениса. Особой боли он не чувствовал и заключил, что в него закачали чуть ли не все существующие наркотики. Он лежал голый, его скромность блюла только тонкая бумажная сорочка и гипс, каменно сжимавший левое плечо. Кто-то положил на соседнюю кровать его шляпу.
Теперь он смог рассмотреть медотсек, напоминавший станцию скорой помощи из солидного сериала. Не больница, а блистательная идея того, какой она должна быть. Мониторы, висевшие на сложных штативах, сообщали о его кровяном давлении, концентрации нуклеиновых кислот, насыщении кислородом, балансе жидкостей. Две дозирующие системы контролировали: одна — введение автофагов, другая — обезболивающих. А через проход, возле другой койки, примерно те же показатели сообщали приборы над Холденом.
Холден походил на привидение. Кожа бледная, белки красные от сотен микроскопических кровоизлияний, лицо одутловатое от стероидов.
— Эй! — позвал Миллер.
Холден поднял руку и слабо помахал.
— Мы справились, — сказал Миллер. Голос звучал так, словно его волокли за ноги по переулку.
— Угу, — сказал Холден.
— Мерзко было.
— Угу.
Миллер кивнул. На большее сил уже не осталось. Он откинулся на подушку и если не заснул, то потерял сознание. Прежде чем накатило забытье, он улыбнулся. Он справился. Он — на корабле Холдена. И они найдут то, что оставила им Джули.
Его разбудили голоса.
— Может, не стоит…
Та женщина, Наоми. Миллер готов был обругать ее за то, что помешала спать, но разобрал в ее голосе нотки пусть не страха или гнева, но чего-то достаточно похожего, чтобы заинтересоваться. Он не шевельнулся, даже не стал целиком выплывать из забытья. Но прислушался.
— Приходится, — сказал Холден. Он говорил глухо, словно в горле стояла мокрота. — То, что случилось на Эросе… у меня на многое открылись глаза. Я слишком долго молчал.