— Давайте предположим, что вы правы. Что вы намерены предпринять?
Мне не нужно было даже притворяться, будто я обдумываю ответ. Я немедленно заговорил:
— Нет никакого смысла сообщать о ее исчезновении полиции. Все, что они могут сделать, — это зарегистрировать мое заявление. Исчезновение номер пять тысяч двадцать один.
— Это так, — согласился Ласси. — А двадцать четыре часа не такой уж и большой срок.
Я поднял руку так, будто намеревался физически отмахнуться от его слов. Одних слов тут было недостаточно.
— Как я уже сказал, мы постоянно поддерживали связь друг с другом. Для нас двадцать четыре часа — это очень долго.
Ласси не нужно было очень стараться, чтобы дать выход своему раздражению. Он заговорил громче, и в его голосе явственно послышалась холодная непреклонность.
— Некоторые наши репортеры работают «в поле» неделями. Потом они возвращаются с материалом. Такова их работа.
— Был ли случай, когда Йоханна, находясь в течение недели «в поле», ни разу с вами не связалась?
Ласси внимательно посмотрел мне в глаза, отбил пальцами барабанную дробь на подлокотнике кресла и надулся.
— Признаюсь, что такого не было ни разу.
— Потому что это на нее совсем не похоже, — добавил я.
Ласси заерзал в кресле и быстро заговорил, как будто спешил убедить меня в своей правоте:
— Тапани, все мы здесь пытаемся выпускать газету. Сейчас мы практически не получаем денег за размещение рекламы, а нашим «правилом большого пальца» является тезис, что теперь никто и ничем не интересуется. За исключением, разумеется, секса и порно, а также скандалов и разоблачений, связанных с сексом и порно. Вчера мы впервые продали большое количество экземпляров нашего издания, мы давно уже не продавали столько. И уверяю вас, что мы сделали это не за счет подробных репортажей по поводу тысяч пропавших боеголовок или статей-расследований о том, сколько у нас еще осталось питьевой воды. Обо всем этом публика забудет через полчаса, о чем я уже говорил. Нет, в нашей главной статье рассказывается о некоем видео, где изображено скотство некоей известной певицы. Именно этого и хотят люди! И за это они готовы платить.
Он перевел дыхание и заговорил дальше еще более беспокойным и напряженным голосом, если такое вообще возможно:
— Теперь о репортерах, таких как, например, Йоханна, тех, кто хочет говорить людям правду. А я постоянно спрашиваю их: какую к черту правду? И они ничего не могут толком ответить. Все, что мне удается от них добиться, — это слова о том, что люди должны знать. И тогда я спрашиваю: а хотят ли они знать? И что еще более важно: готовы ли они за это платить?
Когда он закончил, я заметил:
— И тогда вы рассказываете о безголосой певичке и ее жеребце.
Ласси снова посмотрел на меня так, словно парил в каких-то сферах, куда не было доступа таким безнадежным идиотам, как я.
— Мы пытаемся выжить, — проговорил он сухо.
Какое-то время мы сидели молча. Потом он снова открыл рот:
— Можно мне спросить вас кое о чем?
Я кивнул в знак согласия.
— Вы все еще пишете стихи?
Я ожидал чего-то подобного. Ласси не мог удержаться от того, чтобы не уколоть меня. В самом этом вопросе уже зрели семена следующего вопроса. Это должно было дать мне понять, что я иду неверным путем, точно так же, как и Йоханна и все остальные. Ну и пусть. Я решил дать ему возможность продолжить наш разговор в том же русле, как он хотел. Я честно ответил:
— Да.
— И когда вас публиковали последний раз?
И снова мне не нужно было задумываться над ответом.
— Четыре года назад.
Ласси больше ничего не говорил, только смотрел на меня покрасневшими довольными глазами, как будто только что доказал правильность собственной теории. Мне больше не хотелось об этом разговаривать. Это было бы пустой тратой времени.
— Где рабочее место Йоханны? — спросил я.
— Зачем вам это нужно?
— Я хотел бы заглянуть в ее компьютер.
— Наверное, я не должен вам этого позволять, — заявил Ласси, и по нему было видно, что его больше ни капли не интересует эта тема. Он бросил безразличный взгляд через стеклянную стену у меня за спиной, на офис, поделенный на множество маленьких кабинок, который находился у него в прямой видимости. — Но я полагаю, что теперь мы делаем много того, чего не должны делать при обычных обстоятельствах. К тому же сейчас в офисе никого нет, так что пожалуйста.
Я поднялся и поблагодарил собеседника, но он уже уткнулся в монитор и, казалось, был полностью поглощен набором текста, как будто долго отсутствовал где-то и успел соскучиться по этому процессу.
Компьютер Йоханны легко обнаружился в кабинке, расположенной в правой части огромного открытого офиса. С монитора на меня смотрела моя собственная фотография.
Что-то как будто толкнуло меня изнутри, когда я увидел старый снимок и представил, как на него смотрит Йоханна. Интересно, она так же видела, как изменился с тех пор взгляд моих глаз, или это замечал только я сам?
Несмотря на большое скопление бумаг, на ее столе царил порядок. Лэптоп моей жены лежал закрытым посреди стола. Я присел и посмотрел вокруг. В офисе находилось примерно дюжина или даже больше рабочих станций, которые сотрудники называли «трилистниками», по четыре рабочих места на станцию. Место Йоханны находилось у окна, отсюда хорошо просматривался кабинет Ласси. Точнее, часть его кабинета: у другой части стеклянной стены были сложены листы картона. Из окна почти не на что было смотреть. Музей искусств «Киасма» с латаной-перелатаной медной крышей был похож на попавший под дождь потерпевший крушение корабль — черное, обветшалое, распластанное по земле здание.
Поверхность стола была прохладной на ощупь, под моей рукой она быстро стала влажной. Я посмотрел сначала на кабинку Ласси, а потом осмотрелся. Помещение было совсем пустым. Я сунул компьютер Йоханны в свой портфель.
На столе было множество сложенных стопками листов бумаги. На некоторых четким мелким почерком Йоханны были записаны телефонные номера.
Я просматривал листки один за другим. Один со сделанной совсем недавно записью привлек к себе внимание: «Ц — запад — восток или север — юг». На двух лежащих по соседству заметках, с обозначенными на них двумя последовательными датами, было написано: «Тапиола, Лауттасаари, Камппи, Кулосаари» и «Туомаринкиль, Пасила, Кумпула, Клууви, Пунавуори».
Очевидно, буква «Ц» обозначала слово «Целитель». Я сунул заметки в карман.
Я бегло просмотрел все бумажные стопки. Большинство листков содержали данные по статьям, уже написанным Йоханной: о якобы готовящемся закрытии атомных электростанций в России, о сокращении поступления налогов в Финляндии, о катастрофическом качестве продуктов.