— Убирайтесь к чертовой матери.
— Хорошо. А где это находится?
— В твоей заднице.
— Вы, должно быть, пропускали уроки биологии. Впрочем, я могу поручиться, все остальные уроки тоже. Какую школу вы посещали?
— Школу, где учили, как рвать таких идиотов, как ты, на куски.
— О, а такому до сих пор где-то учат? А я думал, что такие занятия уже успели исключить из программы обучения. Приятно слышать, что у нас до сих пор уделяется должное внимание обучению детей.
Бармен наклонился над стойкой и поднял руку. Что-то щелкнуло, и в ней вдруг появилась собранная складная дубинка. Пришлось отступить. Второй раз меня вышвыривали из одного и того же бара. Дойдя до двери, я остановился.
— Передайте ему от меня привет, — попросил я.
Мужчина, подавшись вслед за мной, стал огибать стойку. Но я был уже на улице и быстро шел в сторону центра города, удовлетворенный визитом. Верно говорят, что правильное слово может дойти до любого уха. Если я не могу найти Таркиайнена, пусть он сам ищет меня.
Прошла почти половина грязно-серого промозглого дня, когда я вышел из переполненного страдающими жестоким кашлем, озабоченными людьми трамвая на остановке у торгового центра «Стокманн». Центр Хельсинки изо всех сил старался напомнить нам, что завтра наступает канун Рождества. Там и здесь отчаянно и безнадежно мерцали редкие гирлянды рождественских огней. Их беззащитный свет как бы говорил, что они жалеют о лучших днях, когда этих огоньков было гораздо больше.
Мне на лицо упало несколько капель дождя, и оттого, что их было немного, они казались еще холоднее. Я смахнул их рукой и, смешавшись с потоком людей, забыл обо всем, пока не перешел улицу, по которой двигался в людском потоке. Где-то впереди хором пели песню «Тихая ночь».
На площади Трех Кузнецов стояла огромная украшенная ель. Ее желтые и красные огни отражались в каплях дождя тысячами миниатюрных сигналов светофоров, почему-то покинувших свои перекрестки и собравшихся вместе. У самой елки замерла бронированная полицейская машина. Тут же собралось и множество пеших полицейских и охранников из частных фирм. Охранники, одетые в черные или серые комбинезоны, дежурили парами, некоторые прогуливались перед проезжей частью, остальные разбрелись по близлежащим переулкам, там, где люди делали рождественские покупки. Перед часами на входе в «Стокманн» я насчитал сразу шесть стражей порядка. Но, конечно, внутри магазина находились еще и сотрудники в штатском.
На площади выстроились представители благотворительных организаций, собирающие пожертвования. Всем могли пригодиться наличные деньги. Пожертвования предназначались в основном людям из Финляндии и соседних стран, школам, больницам, детским садам. Посреди площади красовался традиционный котелок Армии спасения. Вокруг него стоял хор из сотрудников этой организации. Это они, четыре женщины и трое мужчин, пели рождественскую песню.
Я вынул из кармана купюру и опустил ее в котелок. И тут же подумал, как бездумно трачу наши сбережения — за прошлые полтора дня я потратил больше, чем за все прошедшие полгода. Эти сбережения предназначались на крайний случай. Но если исчезновение Йоханны не относилось к этому, то что вообще можно считать крайним случаем? Я бросил в котелок еще несколько монет и пошел дальше на восток, в сторону Алексантеринкату.
Мимо тянулись витрины, где народ заманивали скидками до девяноста пяти процентов. Ювелирные магазины предлагали часы самых известных и дорогих марок по ценам, год назад отпугнувшим бы любого. Но теперь редкие хронометры из золота и платины, выставив напоказ циферблаты, отсчитывали время, которого на самом деле уже не существовало.
Все заведения фастфуда были закрыты. Но в магазинах обуви и одежды толпился народ, спешивший сделать покупки на Рождество. Над дверью таверны на углу Миконкату и Алексантеринкату висело рекламное объявление о том, — что здесь по сниженным ценам предлагаются пиво и обед. При этом слово «обед» было зачеркнуто.
Я свернул налево, на Миконкату, прошел до Илиопистонкату и неожиданно оказался в центре драки.
Огромный широкоплечий лысый мужчина, по виду настоящий финн, был одет в короткую кожаную куртку. Казалось, он с большим преимуществом выигрывает противоборство с другим мужчиной, стройным молодым азиатом, почти мальчишкой, в поношенной рубашке. Лысый старался нанести юноше разящий удар своими тяжелыми кулаками, а молодой человек ловко уклонялся. После того как юноша сумел избежать нескольких прямых ударов по корпусу, он пустил в ход левую ногу.
Этот удар вызвал всеобщее удивление. Но самым большим сюрпризом он стал для лысого соперника. Послышался глухой удар и хруст кости его носа. Мужчина пошатнулся и попытался нанести последний удар, вложив в него весь свой вес. Молодой человек снова увернулся и ответил ударом правой ноги куда-то высоко, в район уха, и было видно и слышно, что в результате он нанес противнику серьезное увечье.
Руки мужчины опустились в стороны, и юноша приблизился к нему вплотную. Раздались два резких, громких шлепка по губам, будто открывали банку с кетчупом. А потом последовало еще три удара в подбородок, скорость которых была почти молниеносной.
Лысый мужчина упал на землю — сначала опустился на зад, сел с окровавленным лицом, глядя перед собой пустыми глазами, и вдруг беззвучно завалился на бок прямо на асфальт, словно собирался прилечь на кровать подремать. Его молодой соперник отвернулся и пошел туда, где стоял его товарищ, забрал у него пальто и оглянулся. В его взгляде не было торжества победы, оно оставалось совершенно бесстрастным. Весь эпизод продлился не более тридцати секунд. Эти двое отправились в сторону железнодорожного вокзала.
Я пошел дальше к университету. Небольшая площадь перед дворцом Портания была тиха и безлюдна, что было неудивительно, учитывая канун Рождества и скверную погоду. Но вращающаяся дверь работала, и я шагнул внутрь.
Я уже позвонил Лауре, которая, разумеется, удивилась, что я обратился к ней. В доносившемся издалека голосе женщины чувствовалась некоторая тревога, может быть даже страх. Мы не общались долго. Она сказала, что будет в своем кабинете в здании университета, где, несмотря на праздники, оставались портье и несколько преподавателей, которые должны были оказывать студентам физическую и моральную поддержку, а также следить за общим порядком в университете.
Лаура Вуола, любовь моей жизни двадцать лет назад.
Я хорошо помню, как мы встретились с ней в первый раз. Это было на рождественской вечеринке кафедры политэкономии, на пятом этаже нового здания. Я помню Лауру, одетую в глубоко декольтированный свитер цвета красного вина и с темной помадой на губах, мое удивление и триумф, когда она согласилась уйти со мной, прогулку по заснеженному центру города до ее квартиры на Лайвуринкату, номер 37.
Я помнил и времена, когда возвращался к себе в Тёлё после одной из наших размолвок, одинокий, под черным ветром, рвущим все на своем пути. Лаура сумела быстро меня раскусить: я вовсе не был амбициозным, решительным, стремившимся сделать карьеру любой ценой человеком. Если кто-то вздумал бы рассказывать мне о том, что противоположности притягивают друг друга, я в ответ поведал бы ему историю между собой и Лаурой.