На их лицах не было заметно испуга, но Рун слышал тревожное биение их сердец, чувствовал соленый запах их страха и видел, как блестят капельки пота на их коже. Он делал все возможное, чтобы прикрыть их от глаз остальных, вести их по таким переходам, чтобы им было удобно идти рядом. Он отказался перепоручить их кому-либо из своих собратьев — не из-за опасения, что кто-то из них может плохо обойтись с ними; он попросту считал своей обязанностью защищать их, чувствуя ответственность за этих людей.
Корца наблюдал, как они, прижавшись друг к другу, шли по улицам.
Эрин и Джордан.
Так или иначе, но в его сознании они перестали быть солдатом и археологом, а стали просто Эрин и Джорданом. Руну не нравилась такая постепенно нарастающая симпатия. Она создавала некие узы, которых не должно было быть. Эту жестокую истину он постиг много столетий назад.
Никогда впредь.
Он отвернулся.
Снова оказавшись на улице, они пошли по ней. Рун вдыхал ночные запахи старого города — пахло копотью, остывшими камнями, гниющими отходами на базаре. Другие сангвинисты окружали их трио.
Рун надеялся, что их окружение укроет от любопытных глаз эту пару, идущую с завязанными глазами.
Пока все было спокойно: закрытые ставнями витрины магазинов, слабое освещение. Корца прислушивался к стуку сердец, доносившемуся из узких аллей и с уличных перекрестков, образующих настоящий лабиринт в этом квартале города. Ничего подозрительного не было, но он все-таки заставлял их идти быстрее, опасаясь того, что их в любой момент могут увидеть.
Через несколько минут их группа подошла к стене, выложенной из грубо отесанного камня, возле которой их ждал одетый в мантию человек. Он постукивал своим кожаным ботинком по камню поребрика, выражая этим свою нервозность и нетерпение. Человек был невысоким и круглым, причем его рост и ширина были примерно одинаковыми. Его лицо и выбритая макушка излучали красноватое свечение.
Ну точно как у грифа.
Этого человека Рун знал: падре Амбросе — и практически не придал значения встрече с ним. Он просто охраняет проход.
Амбросе сделал шаг вперед, приветствуя их и в то же время преграждая им путь. Взгляд его безразлично скользнул по Руну и сопровождающим сангвинистам, но внимательно и пристально стал изучать Эрин и Джордана.
Его речь была сжатой и настолько немногословной, что ее можно было посчитать грубой.
— Вы не должны разглашать того, что увидите за этими воротами. Ни вашей семье, ни вашему армейскому руководству.
У Джордана, на глазах которого все еще была черная повязка, эти слова вызвали прилив упрямства — он остановился, притянув Эрин к себе.
— Я не исполняю приказов, полученных от того, кого я не вижу.
Рун понял причину столь бурной реакции этого человека и снял с глаз обе повязки прежде, чем Амбросе успел открыть рот и выразить протест. На эту пару уже насмотрелись и о ней наговорились. Знание о расположении этого места казалось малозначимым в сравнении с тем, что они уже видели. Кроме того, эти двое в любом случае должны пройти внутрь помещения.
Джордан протянул руку Амбросе.
— Сержант Стоун, Девятый батальон рейнджеров, а это доктор Грейнджер.
— Падре Амбросе, помощник Его Высокопреосвященства кардинала Бернарда. — Перед тем как пожать руку Джордана, преподобный обтер ладонь о свою щеголеватую сутану. — Вы приглашены встретиться с Его Высокопреосвященством. Но я должен еще раз предупредить вас о том, что с этого момента все события и разговоры должны быть сохранены в строжайшей тайне.
— А иначе? — спросил Джордан, поглядев на Амбросе сверху вниз.
Руну все больше нравился этот парень.
— А иначе нам станет об этом известно, — ответил Амбросе, отступая на шаг назад.
— Ну все, хватит, — объявил Рун, протискиваясь мимо стоящего на дороге Амбросе.
Пройдя вперед, он остановился и положил ладонь на стену, сложенную из известняковых блоков, выписывая на ней крест движением пальцев; стена под его рукой была шершавой и теплой.
— Берите и пейте из нее все, [40] — прошептал он и толкнул известняковый блок, расположенный в центре. За блоком, отодвинувшимся в глубь стены, оказалось небольшое, выдолбленное в камне углубление, похожее на стоящую у входа в храм чашу со святой водой.
Однако это выдолбленное в камне углубление было предназначено не для воды.
Рун, вынув из ножен кинжал, ткнул его острием в центр ладони, в то место, где гвоздь пронзил ладонь Христа. Сжав кулак, он выдавил из ранки несколько капель крови, которые пролились в каменную чашу, на ее внутреннюю поверхность, потемневшую от бесчисленных кровопусканий сангвинистов, входивших в это помещение до него.
— Ибо это сие есть кровь Моя нового и вечного завета.
Эрин, стоявшая позади него, не смогла сдержать крик удивления, когда стена с треском и скрипом раздвинулась, образовав проход, закрытый калиткой, но настолько узкий, что человек с трудом мог проникнуть в него, да и то боком.
— Мистериум фидеи, [41] — закончил Рун и, толкнув плечом калитку, отрыл проход, после чего отступил назад.
Сопровождающие их сангвинисты проскользнули первыми, за ними последовал Амбросе. Эрин и Джордан вместе с Руном оставались на улице.
Женщина стояла, словно прикованная к месту, водя глазами сверху вниз по городской стене.
— Я изучала материалы, касающиеся всех ворот Старого города, и открытых и замурованных, — сказала она. — Но об этих воротах я не нашла даже и упоминаний.
— Название этих ворот много раз изменялось за прошедшие века, — ответил Рун, обеспокоенный тем, как бы поскорее увести их с улицы, пока они не привлекли к себе внимания. — Уверяю вас, что внутри вы будете чувствовать себя в полной безопасности. Эти ворота освященные, и стригои не могут переступить их порог.
— Не только они внушают мне беспокойство. — На всякий случай Джордан отошел чуть в сторону, на более удобную позицию. — Если Эрин не пойдет внутрь, я тоже не пойду.
Женщина в конце концов сделала шаг вперед, положила руку на шершавую поверхность камня в проеме и сразу почувствовала, что ее сердце забилось чаще. Судя по жадному блеску ее глаз, причиной учащенного сердцебиения был не страх, а неудержимое, страстное желание.
— Это же живая история. — Эрин выразительно посмотрела на Джордана. — Как же я могу не войти внутрь?