При виде нее мой коллега толкнул меня локтем и выдал скабрезную шуточку на английском. Как выяснилось позже, Клэр прекрасно все поняла, но не подала виду — лишь улыбнулась одной из своих слегка застенчивых улыбок.
Она была красива до умопомрачения.
Вы сами знаете, как бывает в молодости: меня преследовала мысль о том, как хорошо было бы завалить ее в койку. Я пригласил ее в процедурный кабинет таким тоном, словно приглашал к себе домой на ужин.
— Come on, сейчас мы сделаем одну небольшую полезную процедуру, — объявил я со своим ужасным американским акцентом. — Небольшую вязку…
— Э-ээ… вы хотите сказать — перевязку?
— Да-да, именно это я и хотел сказать!
— А без этого никак нельзя обойтись?..
Она снова смущенно улыбнулась. Я машинально отметил, что она очень бледна.
Но я ни о чем не догадывался — ни о том, что она улыбается, чтобы скрыть плохое самочувствие, ни о том, что ее чрезмерная бледность — следствие слишком пониженного давления. Я забыл о том, как сильно могут подействовать на неподготовленного человека запахи больницы, вид белых халатов и тем более крови. И без всякой задней мысли распахнул дверь в процедурную как раз в тот момент, когда мой коллега собирался пришивать какому-то клошару половину скальпа, сорванного осколком бутылки в уличной драке.
При виде этой картины Клэр обессиленно прислонилась к стене и медленно сползла на пол.
— Эй, дорогуша!.. — встревоженно окликнул я.
Быстро подхватил ее и слегка встряхнул, но моя Спящая красавица не очнулась. Прошло три секунды — но ее глаза были по-прежнему заведены под верхние веки.
Четыре. Пять.
Ее конечности словно одеревенели.
— Клэр?
Шесть, семь.
Ее руки начала сводить судорога. Какая-то проблема с блуждающим нервом отнимала у нее последние силы. Я уложил ее на пол и поднял ее ноги вертикально вверх, чтобы обеспечить прилив крови к голове. При этом почувствовал, как по спине у меня стекают струйки пота.
— Клэр! О, черт!..
Восемь, девять.
Ее руки одновременно и резко согнулись в суставах. Я с силой надавил кулаком на ее грудную кость, потом сжал ее правую грудь и с силой крутанул, надеясь, что резкая боль заставит Клэр прийти в себя. Но она не очнулась, не издала ни звука.
Десять.
Затем ее лицевые мышцы расслабились, зрачки расширились настолько, что почти закрыли радужку. Впечатление было такое, словно в стакан молока попали две капли чернил.
И я знал, что это означает.
Непроизвольное расширение зрачка свидетельствует об остановке сердечно-дыхательной деятельности.
Клэр была мертва.
Я застонал. Все остальные, кто на тот момент присутствовал в приемном покое, понятия не имели, что произошло. Я был один рядом с этой хрупкой девушкой. Мертвой. С этой француженкой, которую даже не знал. С девушкой моей мечты, с которой случилась невероятно редкая вещь — поражение блуждающего нерва. Причем настолько серьезное, что оно привело к сильному замедлению сердечной деятельности, вплоть до полной остановки сердца.
Мертва, мертва, мертва, будь оно все проклято!..
Не размышляя, я изо всех сил ударил ее кулаком в грудь.
Скорее это был жест отчаяния, нежели попытка реанимации. Но каким-то чудом сердце Клэр вновь забилось!
Несколько секунд спустя ее щеки слегка порозовели, и она чуть слышно пробормотала: «Что такое?..» Она очень удивилась, осознав, что лежит на полу в приемном покое, с задранными вверх ногами, а я стою на коленях возле нее. Она не могла понять, с чего вдруг лишилась чувств.
Охвативший меня страх постепенно прошел, и мой собственный сердечный ритм нормализовался. Я знал, что в какой-то мере виноват в случившемся: залюбовавшись Клэр, я не заметил вовремя, что с ней происходит. Мне стоило бы рассказать ей все как есть — в том числе и о временной остановке сердца, — но у меня не хватало духу, и я злился на себя за это.
Клэр извинилась за свой обморок, после чего ее вывихом занялся другой врач. Вскоре все было закончено, и она покинула больницу с перевязанной лодыжкой и рецептом мази. Я наблюдал в окно, как она, слегка прихрамывая, выходит из ворот больницы. Вид у Клэр был усталый и опечаленный, она выглядела очень уязвимой. В тот день я не стал просить ее о свидании. Следующая наша встреча произошла гораздо позже, и продолжение любовной истории заставило нас совершенно забыть о ее начале. Было ли это предостережение судьбы? Нечто вроде напоминания о том, что все в этой жизни непрочно, что в любой момент мы можем потерять тех, кого любим?
В тот день Клэр лишь слабо улыбнулась мне, обернувшись уже у самых ворот, и помахала рукой. Я не решился взглянуть ей в глаза и опустил голову.
Когда я снова посмотрел во двор, ее уже не было.
Моя жена не подавала никаких вестей о себе с середины дня.
Я собирался отоспаться перед очередным ночным дежурством, но вместо этого кружил по дому, как лев по клетке. Я пропылесосил ковры, загрузил и запустил посудомоечную и стиральную машины, развесил постиранное белье для просушки, вынес мусор, подстриг живую изгородь вокруг дома — хотя она выглядела еще вполне прилично — и наконец сел проверять домашние задания Билли.
— Вы совсем не оставили мне работы! — воскликнула Розелла, наша приходящая домработница, явившаяся в пять часов. — Вы сами все переделали!
— Да нет, еще кое-что осталось, — возразил я кислым тоном. — Можете сразу отправляться на кухню и начинать готовить ужин. Попробуйте провести кулинарный эксперимент — поджарить мясо так, чтобы оно не обуглилось. Хорошо?
Розелла скрылась в кухне, что-то бормоча себе под нос по-испански. Видимо, она догадалась, что мы с Клэр поссорились — на семейные ссоры у нее было просто какое-то сверхъестественное чутье, причем она всегда принимала сторону Клэр. Я почти не сомневался, что сегодня вечером гамбургеры в ее исполнении опять превратятся в головешки.
Я снова вернулся к тетрадкам Билли, но чуть ли не каждую минуту невольно косился на телефон. Когда раздался звонок, я в ту же секунду вскочил и схватил трубку:
— Клэр?
— Привет, старик, — произнес голос на другом конце провода.
Я вполголоса чертыхнулся.
— Что? — переспросил Кэмерон. — Я не вовремя, да? Ты ждал звонка от Памелы Андерсон?
— Очень смешно.
— Ты какой-то дерганый. Тебе бы отдохнуть. Вчера вечером у тебя был такой вид… краше в гроб кладут.
— Кстати, насчет вчерашнего вечера…
Я замолчал, не решаясь рассказать ему обо всем — о мобильнике, о фотографиях. Кэмерон, кажется, был не в лучшем настроении, и это меня смущало.