Шон почувствовал, как по его ногам заструилось что-то теплое. Он посмотрел вниз и понял, что обмочился.
Человек в черном плаще опустился рядом с ним на корточки и придвинулся так близко, что их лица почти соприкоснулись.
— Ты что, описался?
У Шона так сильно стучали зубы, что он не мог выговорить ни слова, только выдавил:
— Я-я-я…
— Что я-я-я? — спросил Черный Плащ более мягким тоном. — Это не ответ. Я не понимаю, что ты хочешь сказать. Впрочем, я на тебя за это не сержусь. На твоем месте я, наверно, перепугался бы до смерти. Это ведь и правда страшно — когда кого-то протыкают палкой. Однако обрати внимание: он еще не умер. — Человек придвинулся к Шону еще ближе и прошептал ему в самое ухо: — Потому что сначала мне нужно его допросить. И только после этого я его убью.
Он провел длинными тонкими пальцами по голове Шона — с такой силой, словно хотел снять с него скальп.
— Ты умный мальчик, поэтому сейчас я тебе скажу свое имя: меня зовут Алан Смит. Но некоторые предпочитают называть меня Кош-чародей. Хочешь, покажу тебе какой-нибудь фокус? О, я знаю много фокусов! — Он улыбнулся, и его белые зубы блеснули в полумраке комнаты. — Мое любимое занятие — удивлять людей.
Клэр наверняка скоро вернется.
В ожидании я включил компьютер, чтобы разобрать цифровые фотографии нашего отпуска.
Раньше мы всей семьей проводили целые часы, раскладывая фотографии по картонным фотоальбомам, вкусно пахнущим клеем. Потом эти альбомы долгое время лежали забытыми где-нибудь в глубине шкафа, пока про них не вспоминали во время семейных праздников и не доставали, чтобы перелистывать, одновременно потягивая напитки и вспоминая какие-нибудь смешные истории, связанные с теми или иными событиями, запечатленными на фотографиях (как правило, дурацкие).
Но сегодня, когда можно упорядочить фотохронику всей своей жизни, немного пощелкав клавишей мыши, приходится сидеть перед монитором в одиночестве.
Это называется прогрессом.
Возможно, я сегодня слегка раздражен, но это нормально — после ночного дежурства всегда чувствуешь себя выбитым из колеи. Усталым и возбужденным одновременно. Тело уже засыпает, но мозг продолжает выкачивать глюкозу из вашего организма, пытаясь разрешить самые причудливые вопросы.
Ну что, поехали.
Я открыл еще не разобранную папку под названием «Франция». Мы с Билли на фоне Триумфальной арки. Елисейские Поля под дождем. Монмартрский холм. Собор Святого Евстафия. Зеленной рынок на улице Монторгей, вымощенной брусчаткой (неподалеку от него мы чуть было не купили квартиру, повинуясь мимолетной прихоти).
Я забыл вам сказать, что моя жена — француженка. И познакомились мы с ней при довольно необычных обстоятельствах.
Фактически я вытащил ее с того света.
Я в те времена еще был юным интерном в Университетской клинике Лос-Анджелеса и должен был пройти стажировку за границей. Я выбрал Париж. Больница, в которую меня направили, оказалась в самом центре города. По программе межуниверситетского обмена сотрудник этой больницы отправился в Лос-Анджелес, а я на время занял его место в «столице духов и моды».
Моя мать с трудом могла в это поверить.
— Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Париж! Город моей мечты! Сколько раз твой отец обещал свозить меня туда!..
Ее глаза возбужденно блестели, и мне казалось, что я вижу в них отражения каких-то типов в беретах, играющих на аккордеонах прямо на улице. Отец действительно часто обещал матери романтическую поездку в Париж — прогулки по набережным Сены, фильмы «новой волны», джаз-клубы Латинского квартала…
Но в итоге мать так никуда и не поехала.
— Сколько времени ты там пробудешь? — спросила она.
— Шесть месяцев.
— Шесть месяцев!
Она крепко меня обняла. Я знал, о чем она думает, — мы с ней понимали друг друга без слов. Она надеялась на то, на что надеются все родители: что мне удастся избежать ее ошибок и добиться того, чего ей самой осуществить не удалось. Она надеялась, что моя жизнь сложится удачнее, чем ее собственная.
— Ты поставишь за нас свечу в соборе… как бишь его… который был в том замечательном фильме с Энтони Куинном?..
— Нотр-Дам де Пари.
— Да-да, именно.
Последние объятия, чемодан, такси, аэропорт, двенадцать часов полета — и вот я в Лягушачьей Стране.
Оказавшись в аэропорту Шарля де Голля, я сразу же заблудился. У меня не было плана города, а указания на табличках ничуть не помогали ориентироваться. Выглянув наружу, я увидел, как полицейский распекает какого-то типа за парковку в неположенном месте, и с грустью понял, что Америка осталась по ту сторону океана.
Дома я в подобной ситуации без колебаний обратился бы к любому служителю порядка и получил бы от него четкие указания, как найти нужную дорогу. Увидев нерешительно топчущегося на месте человека, кто-то из полицейских наверняка и сам подошел бы к нему, чтобы проводить до ближайшей стоянки такси.
Но здесь все было по-другому. Я очутился в чужой стране, обитатели которой проводят за столом по три часа в день (об этом я прочитал в путеводителе) и наслаждаются отпуском пять недель в году (тогда как средний американец имеет право всего на две недели, а нередко довольствуется одной).
Я был растерян, оторван от своей культурной почвы и от своей семьи.
Но мне это даже нравилось.
Несколько месяцев спустя я в компании новых коллег пил водку «Зубровка» из пластикового стаканчика в комнате отдыха для сотрудников Центральной парижской больницы, под табличкой «Не курить». Мы все были мокрыми с головы до ног, поскольку недавно совершили нападение на одно из неосновных зданий парижской мэрии, охраняемое пожарными.
Это здание находилось на противоположной стороне улицы, и штурмовать его, как мне торжественно объяснили, было одной из самых старых традиций парижских студентов-медиков. Поскольку я был неофитом, мне никак нельзя было отлынивать. Пришлось натянуть халат интерна, захватить с собой в качестве оружия мешок муки, эозин, заполненные жидкой краской презервативы — и вместе с остальными помчаться на штурм вражеской крепости, быстро лавируя между машинами и оцепеневшими от изумления прохожими. Всего нас было человек пятьдесят. Пожарные держали оборону, хохоча и поливая нас из шлангов.
Вот тогда я ее и увидел. Стройную зеленоглазую брюнетку в обтягивающих джинсах. Она стояла на тротуаре, с восторгом наблюдая за происходящим. Она улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ, несмотря на то что зубы у меня были в краске, а волосы заляпаны яичным желтком (один из снарядов противника угодил в цель).
Это была любовь с первого взгляда. И для меня, и, кажется, для нее тоже.
В следующий раз мы с ней увиделись недолгое время спустя, в приемном покое больницы. Зеленоглазая брюнетка пришла с жалобой на вывих лодыжки. Выяснилось, что девушку зовут Клэр и она танцовщица.