Птица, сидевшая наверху, на колокольной перекладине, вспорхнула, испуганная ее появлением Элизабет заметила, что к языку центрального колокола не привязана веревка. Она невольно улыбнулась, представив, к каким гимнастическим ухищрениям приходилось прибегать священнику, чтобы созвать прихожан к мессе.
— Здесь есть кто-нибудь? — спросила она.
— Сюда, — послышался голос из темного бокового коридора.
После секундного колебания Элизабет направилась туда, прошла по коридору несколько метров и вошла в помещение без окон, освещенное лишь единственной свечой, горевшей прямо на полу.
Воздух был пропитан запахами ладана и плесени. Однако здесь не было ни одного креста и ни одной вещи из церковного обихода. Деревянные полки были пусты. Один-единственный человек сидел по-турецки прямо на полу, и его лицо было освещено дрожащим пламенем свечи.
— А, вот и вы наконец! — произнес он.
Затем поднялся и с улыбкой сделал несколько шагов ей навстречу. Он явно хотел казаться непринужденным и доброжелательным, но усталый взгляд развеивал такое впечатление. Потом он приставил указательный палец к ее лбу и слегка отстранил ее.
— Тогда с добрым утром! Чувствуете себя хорошо?
— Более-менее, — отвечала она. — А вы?
— Могло быть и лучше.
Элизабет слета кашлянула.
— Вы хотели меня видеть?
— Да. Я попросил остальных, чтобы вам дали выспаться. Вы очнулись последней. — Он отвел глаза. — Должен вас предупредить, что наша поездка прошла не так, как планировалась. Начало реалити-шоу… гм, придется отложить.
Это не было новостью для Элизабет.
— Вы Том Линкольн, не так ли?
— Да.
— Я увидела ваше имя в колоде карт, — на всякий случай добавила она.
— Да, я так и понял.
Они обменялись слегка смущенными улыбками.
При других обстоятельствах она нашла бы его привлекательным. Сейчас она думала о том — хотя и понимала, насколько это смешно, — что наверняка ужасно выглядит, а костюм помялся и весь в пыли. Она невольно посильнее одернула рукава, чтобы прикрыть запястья.
— Что вы тут делали один в темноте? — спросила она.
— Размышлял.
— Об автокатастрофе? — Голос Элизабет слегка дрожал. — Я так понимаю, именно это случилось?
— Да.
— Никто не… я имела в виду — ничего серьезного?
— Жертв нет, в самом деле. Но шофер исчез.
— Фрэнки?
— Он самый.
— Он был такой милый… Надеюсь, с ним ничего не случилось.
Элизабет заметила, что ее собеседник переминается с ноги на ногу. Кажется, он хотел что-то спросить.
— У вас самой что-нибудь болит? — спросил он. — Голова, например? Может быть, есть ушибы?
Элизабет ощущала только слабое покалывание в ногах и общую слабость. В ушах шумело. Примерно так же она чувствовала себя всякий раз, когда спешила сделать генеральную уборку дома до возвращения Дика, боясь, что иначе он разозлится.
— Нет-нет, со мной все в порядке. Я чувствую себя только немного… вяловатой.
Томас снова перевел глаза на свечу.
— А вы вообще что-нибудь помните? — спросил он. — Я имею в виду — о самой автокатастрофе?
Странный вопрос. Элизабет немного поразмышляла.
Она вспомнила подземную парковку в отеле. Вспомнила, как зашла в автобус. Остальные девушки сидели на заднем сиденье. Она колебалась, стоит ли присоединиться к ним. Потом заметила Линкольна и свободное место рядом с ним. Но наконец уселась рядом с пожилым денди с белыми волосами. Потому что он показался ей более надежным? Или потому, что Линкольн ее смущал?
— Я помню начало поездки, — сказала она.
Она помнила постепенно растворявшиеся в сумерках здания Даунтауна. Огни Сан-Бернардино. Рекламные щиты и бледный неоновый свет над парковками рядом с центрами продажи автомобилей, вдоль шоссе 1-110. Аккуратно нарезанные пригородные участки с одинаковыми домиками, идеально ухоженные. Потом развилка, переход на шоссе 1-115 и все меньше зданий по его сторонам по мере продвижения на север. Она не видела выжженных холмов округа Сан-Бернардино — было уже темно.
— Кроме этого — почти ничего, — после паузы добавила она. — Должно быть, я заснула.
— Готов поспорить, что это так.
— Глупо, да?
— Нет, конечно. Дело в том, что все отвечают на этот вопрос совершенно одинаково. Никто, кроме меня, ничего не видел. Один заснул, другой ничего не помнит, еще кто-то помнит урывками…
— Ничего страшного — много кто засыпает в автобусе или в машине. Езда укачивает.
Но голос Элизабет звучал не слишком уверенно.
— Послушайте, — сказал Томас. — Какова бы ни была наша общая… э-э-э… проблема, однако четверо из нас проснулись совершенно нормально: мальчишка, я, заправщик и Перл.
Элизабет невольно подумала о том, не была ли фотомодель ранена в результате автокатастрофы, и не удержалась еще от одной мысли: интересно, теперь мужчины находят ее столь же привлекательной, как раньше?
— Однако Перл почти ничего не соображает и ничего не помнит, — продолжал Томас. — Так же как и Сесил — он помнит все только до того момента, как получил удар по голове. Что до Питера, из него нельзя вытянуть ни звука. Он, видимо, настолько потрясен, что лишился дара речи.
— Я была бы рада вам помочь, но… Думаю, все выяснится, когда прибудут спасательные службы.
Молчание.
— Они ведь, наверно, уже выехали?..
— Не знаю.
— Как это?
— Никакие средства связи не действуют.
— Никто не вызвал полицию? Не предупредил наших близких?
Снова молчание.
Рот Элизабет сам собой приоткрылся. Она начала понимать.
— Том, скажите мне правду. Где мы?
— Не знаю, — снова повторил он.
Он взял ее руки в свои. Такой фамильярный жест удивил Элизабет, но она не сделала попытки освободиться. Она уже знала подобный взгляд. Это был взгляд ребенка, ожидающего чуда.
— Попытайтесь вспомнить, — попросил он. — Хоть какую-то картину, какую-то деталь. Все что угодно.
Она старалась из всех сил, но напрасно.
Разве что она вспомнила, как подавился Леонард Штерн. Он так сильно кашлял, что ей пришлось постучать его по спине. Он был явно испуган, хотя и сыпал проклятьями сквозь кашель. Она невольно улыбнулась — Шон, ее первый муж, ругался точно так же. По сути, это больше забавляло, чем ужасало. Совсем иным был Дик, который не любил ругательств. Если Элизабет иногда, забывшись, повышала голос, он брал веревку. Связывал ей запястья. Очень спокойно. И наказывал по своему усмотрению.