— Интересно, о чем вы думаете? — не выдержала она.
— Мечтаю поесть ежевики, — лениво ответил он.
— Неужели? — удивилась Генриетта.
— Срывать ягоды с куста, сторожась острых шипов. Неспелая ягода дьявольски кисла, но спелая — просто райское блаженство.
Она с подозрением покосилась на него.
— Ужасно хотелось бы покатать ягоду на кадыке, — выдохнул он. — Знаете, это лучший способ определить степень… спелости.
Не в силах совладать с собой, он протянул руку и легонько коснулся ее затылка.
Она покачала головой.
— Чуть прикусить ее и придавить языком. Если она спелая, брызнет сладостью тебе в рот.
Генриетта сглотнула слюну, что дало ему несказанное удовлетворение.
— По-моему, вы имеете в виду вовсе не ягоды, — высказалась она.
Но он уже ласкал ее ухо, и пальцы скользнули по стройной шее. Слава Богу, что диван стоял под углом и остальные гости не обращали на них особого внимания. Со стороны казалось, будто они готовятся идти в столовую.
— Могу я проводить вас к столу? — спросил он чуточку напряженным тоном, но только потому, что совершенно неподходящая женщина ухитрилась подействовать на него самым неприличным образом и теперь панталоны откровенно бугрились спереди. И это всего лишь после того, как он посидел рядом с ней и провел пальцем по ее шее.
Генриетта ответила кривоватой улыбкой, именно такой, которая появлялась на ее губах каждый раз, когда болела нога.
— Тут что-то не так, — встревожился он. — Вы упали и повредили бедро?
— Нет, разумеется, нет.
Ее взгляд был достаточно правдивым. Но эта улыбка! Она, очевидно, понятия не имела, что на ее лице все написано!
— В таком случае что же?
Она приподнялась, но его рука скользнула по ее спине вниз откровенно непристойным жестом. Он быстро огляделся. В комнате, кроме них, никого не было, а Слоуп, похоже, ничего не видел.
О, почему бы нет?
Он подался вперед и только испробовал вкус ее губ. Только прикоснулся к ним. Всего лишь одно прикосновение.
Но это прикосновение… привело к тому, что ее руки обвились вокруг его шеи, а его ладонь легла на ее затылок. Прикосновение означало, что он не слышал дворецкого, пока тот не принялся громко кашлять совсем рядом с ними.
Он ожидал, что она встрепенется и помчится в столовую с такой скоростью, словно за ней гнались фурии. Но Генриетта безмятежно посмотрела на него и, подняв руку, заправила ему за ухо непокорный локон. И улыбнулась, но уже совсем другой улыбкой.
«Я должен завтра ехать, — тупо твердил себе Дарби. — Иначе пропаду».
— Леди Генриетта, мистер Дарби, — вмешался Слоуп, — боюсь, что вас ждут в столовой.
Как ни странно, у него был очень довольный вид. Дарби поднялся и протянул руку Генриетте, но тут же передумал и помог ей подняться.
Легкий румянец на ее щеках стал гуще.
— Спасибо, — пробормотала она.
Слоуп повернулся к ним спиной и величественно зашагал к двери.
— Спокойно, — велел Дарби, не двигаясь с места. — Готовы к торжественному появлению?
Генриетта кивнула, не сводя с него глаз.
Слово «появление» вряд ли могло описать все, что за этим последовало. Обычно Дарби нравилось быть центром внимания. Он считал, что чем больше о нем говорят, тем больше места уделяют его кружевам в светской хронике. Одно ведет к другому.
Но никогда раньше при его появлении гул голосов не сменялся мертвым молчанием, а поднятые стаканы не замирали в воздухе.
Слоуп, очевидно, крайне наслаждаясь происходящим, медленно обходил стол.
— Леди Генриетта, прошу вас, — окликнул он. — Мистер Дарби!
Их усадили рядом. Дарби опустился на стул и отчетливо осознал, что находится во власти такой любовной лихорадки, которую не испытывал с тех пор, как был школьником и влюбился в третью горничную Молли. В то время он слонялся по коридорам и прятался в тени, чтобы увидеть ее, жил ради той минуты, когда она пробегала мимо, бормоча: «Прошу прощения, мистер Саймон»…
Сейчас с ним творилось абсолютно то же самое. Он стал подвигать стул ближе к Генриетте так осторожно, что окружающие этого не заметили. К тому времени, когда подали первое блюдо, он умудрился прижаться ногой к ее бедру. Когда она устремила на него испуганный взор, он чуть отодвинулся, но секунду спустя коснулся ее руки.
И этот румянец… этот румянец на щеках стал еще гуще. О, она тоже все чувствовала!
Ничего, ведь он завтра уезжает. Уезжает и больше не вернется!
Она снова улыбалась. Улыбалась глазами. Улыбалась обещающе. И каждый взгляд говорил ему, что он не ошибался, считая Генриетту исключительной. Единственной в своем роде.
Но тут ее улыбка вдруг показалась ему… саркастической. Странно, не так ли?
И все же этот легкий изгиб розовых губ усиливал жар в его чреслах с такой невероятной силой, чего не смог бы сделать никакой откровенный призыв другой женщины.
К полному восторгу миссис Кейбл, леди Роулингс посадила ее рядом с Рисом Холландом, графом Годуином. Все знати о его скандальной репутации, а это означало, что теперь она может годами вспоминать о встрече с пресловутым графом, осуждая образ жизни последнего. И это не говоря о том, что она, возможно, сумеет помочь бедняге узреть неправедность его образа жизни.
Миртл подождала, пока подадут суп, прежде чем обратиться в к соседу.
— Лорд Годуин, какое удовольствие видеть вас и вашу жену за одним столом, — начала она, вполне сознавая собственную бестактность. Но с другой стороны, если принимать всерьез работу на благо Господа нашего, следует действовать смело. Не то что викарий, который болтает с леди Холкем с таким видом, будто у него нет ни единой заботы в этом мире! И это притом, что он положительно окружен грешниками!
Рис Холланд повернулся и впервые взглянул на нее. До этой минуты он весьма грубо игнорировал ее присутствие. Она даже поежилась немного под пронзительным взглядом черных глаз из-под мохнатых бровей. Неудивительно, что все называли его безумцем. Он таковым и выглядел. Но миссис Кейбл было трудно напугать.
— Следует ли мне сказать то же самое о вас… миссис… миссис…
Он явно забыл ее имя. Что же, она другого и не ожидала!
— Я миссис Кейбл, сэр. И мистер Кейбл сопровождает меня на все вечера и ужины, — сообщила она довольно сухо.
— Отважный человек, — протянул он. — Я всегда поражался, какое мужество выказывают люди в повседневной жизни!
После этого он отвел глаза и проглотил ложку супа.
У миссис Кейбл осталось отчетливое ощущение, что ее только сейчас оскорбили. А может, не ее, но уж мистера Кейбла — точно.