У Эсме сохранились весьма болезненные воспоминания о том единственном случае, когда гнев Элен обрушился на нее.
— Знаю, — мрачно вздохнула она. — От одного ее взгляда хочется провалиться сквозь землю.
Тот момент, когда Элен приперла Эсме к стенке, обнаружив, что она спала с женихом Джины, был одним из самых жутких в ее жизни.
— Ну что же, я попытаюсь тебя защитить, — ободрила Кэрол, погладив ее по руке. Заявление было по меньшей мере абсурдным. Кэрол была так же восхитительно миниатюрна, как когда-то Эсме.
— Думаю, что смогу справиться сама, — возразила Эсме. — Я послала записку в комнату Элен и предупредила о возможном появлении мужа.
— О, тогда все в порядке! — обрадовалась Кэрол. — Уверена, что она предпочтет поесть у себя в комнате.
— Невозможно. Она необходима мне для нашего плана. В комнате появился Таппи.
— Мне нужно переодеться, — объявила Кэрол.
— Ты поймешь, о чем я говорю, когда это произойдет, — шепнула Эсме, многозначительно хмурясь.
Кэрол, очевидно, уже успела забыть о плане Эсме, поскольку муж не стеснялся целовать ее в ушко на людях.
— Разумеется, — поспешно пробормотала она. — Можешь на меня рассчитывать.
— Не вздумай опаздывать, — остерегла Эсме.
— Ни за что! — заверила Кэрол так серьезно, что сразу стало ясно: опоздание почти неминуемо.
Два часа спустя прибыли леди Холкем с падчерицей. Слоуп немедленно подвел их к сидевшей на диване хозяйке.
— Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете? — спросила Генриетта.
— Просто устала стоять, — пояснила Эсме, улыбаясь. — Как прекрасно выглядит сегодня ваша дочь, мадам!
— Еще бы! — проворчала Миллисент с необычайным для себя сарказмом. — Обычно в такие дни мне не дает покоя Имоджин, но сегодня Генриетта переодевалась не менее трех раз!
— Но труд не пропал зря. Вы просто великолепны! — улыбнулась Эсме. На Генриетте было платье из светло-зеленого крепа с вышивкой по вырезу.
Генриетта уселась рядом с Эсме, а Миллисент тем временем направилась поздороваться с миссис Баррет-Дакрорк.
— По-моему, я зря так оделась. Дарби настолько… Генриетта сокрушенно замолчала.
— Ну, с Дарби никто не может состязаться, — отмахнулась Эсме. — Кстати, сегодня он будет в коричневом бархате. Леди при виде его в этом костюме теряют сознание.
— Это невозможно, — с тоской вздохнула Генриетта. — Понятия не имею, почему я вдруг так возомнила о себе. Он настоящий павлин, а я — всего лишь жалкая ворона.
— Ворона? — удивилась Эсме. — Я так не считаю. Посмотрим… — Она медленно оглядела Генриетту с головы до ног. — Погодите, сейчас я вспомню, что писалось в тех бездарных письмах, которые я получала сотнями. Ваши волосы подобны лунному свету… нет, лучше солнечному, потому что в них проблескивают пряди медового цвета. Глаза — как анютины глазки, губы — как рубины, щеки — персики со сливками… стоит ли продолжать? У меня не хватает цветов.
Генриетта закатила глаза.
— Вы знаете, о чем я. Поймите, Эсме. Я хромая, хромая! И не могу иметь детей. Кроме того, понятия не имею о настоящей элегантности да и не собираюсь особенно стараться. Вчера я видела Дарби, идущего по Хай-стрит. Второго такого человека просто нет на свете.
— В Лондоне он тоже выделяется, — кивнула Эсме, обмахиваясь веером. — Не стоит обманываться, Генриетта. В британской столице крайне мало мужчин, облаченных в бархат и кружева. Взять хотя бы Риса.
Она кивком показала на другой конец комнаты, где мужчина, галстук которого был небрежно обмотан вокруг шеи и завязан неуклюжим узлом, допивал что-то из бокала.
Генриетта недоуменно подняла брови, поэтому Эсме пояснила:
— Рис Холланд, граф Годуин, муж моей подруги Элен. Вы ведь с ней знакомы?
— Разумеется, — кивнула Генриетта. — Очаровательная женщина.
— В отличие от него, — отрезала Эсме. — Разумеется, неряшливость костюма ничто по сравнению с тем кошмарным беспорядком, который представляет собой его личная жизнь.
— Все же вы считаете, что мужчина, который носит розовый фрак…
— Розовый? — усмехнулась Эсме. — Дарби в розовом на Хай-стрит? Жаль, что пропустила такое зрелище!
— Розовый. Мачеха похвалила цвет, а он сказал, что это «девичий румянец». Как можно выйти замуж за человека, знающего, что определенный оттенок розового называется «девичьим румянцем», когда сама я трачу на туалет не более двадцати минут?
И в этот момент в гостиную вошел Дарби. Ничего не скажешь, он был поистине ослепителен. Возможно, цвет его фрака стоило бы назвать топазовым, потому что он имел золотистый отсвет. Но для Генриетты было куда важнее, что жилет обтягивал его, как перчатка, и какое же тело он облегал! Широкие плечи, узкая талия, мощные бедра и элегантная, небрежная походка! Он подошел к Рису, и Генриетта покачала головой. Настоящие Красавица и Чудовище, только в мужском варианте.
— Знаете, почему вам следует выйти за него? — засмеялась Эсме. — Потому что ваши глаза мгновенно приняли поразительный темно-синий оттенок анютиных глазок. Красив! Ослепительно красив. И вне всякого сомнения, также элегантен в одежде, как и без.
— Эсме! — ахнула шокированная Генриетта.
— Ах, не беспокойтесь, я не собираюсь описывать его достоинства, — хихикнула Эсме. — Мне он не нужен. Терпеть не могу связываться с умными мужчинами. А, Дарби чересчур умен для меня.
Генриетта снова подняла глаза к небу.
— По-моему, вы забыли сообщить мне, что маркиз Боннингтон — олух царя небесного.
— Совершенно другое дело. Но у меня самой мозги не в порядке. В любом случае нам пора, дорогая.
Генриетта умоляюще уставилась нее:
— Ничего не получится, Эсме.
Однако Эсме, проигнорировав ее, коротко велела:
— Сядьте вон там, в углу, и сделайте ему знак подойти, договорились?
— Я не смогу, — едва не заплакала Генриетта. Но Эсме уже встала и отошла.
Ей следовало перемолвиться словечком со Слоупом насчет последних приготовлений к ужину. Она тщательно выбрала четверых соседей, которым предстояло сидеть по обе стороны от нее. Викарий, мистер Фетчем, — справа, мистер Баррет-Дакрорк — слева. Баррет-Дакрорк выглядел достаточно узколобым, чтобы сыграть блестящую роль в их маленьком спектакле, даже не нуждаясь в подсказке. Кэрол предстояло сидеть между ним и мужем. Таппи не слишком разговорчив, поэтому она рассчитывала на его благотворное присутствие. Скорее всего он поддержит жену. А вот Генриетту поместили между викарием и Дарби, Элен — рядом с Таппи, Риса — напротив жены, а леди Холкем — между Дарби и Рисом.
Единственным, кого здесь недоставало, был Себастьян. О, как бы он разыграл свою роль, по крайней мере этот новый Себастьян, у которого хватало мозгов смеяться над собой. С его высокими моральными принципами и строгим соблюдением всех условностей… Ужасно жаль, что он не может выйти из хижины садовника! Хотя… ему сейчас куда уютнее, чем ей: растянулся на скамье, пьет виски и читает Гомера.