– Это не я, – сказал он наконец. – И я правда не знаю, кто мог это сделать, но я обещаю вам, что найду его.
Она смотрела на него с таким страхом, что он вдруг заподозрил неладное.
– А вы? Не знаете, кто его убил?
– Нет! – крикнула она все тем же придушенным шепотом. – Я знаю, что из-за работы! И… и все!
– Он говорил вам что-то?..
– Он никогда и ничего не говорил про работу! – перебила она его. – Он только говорил, что вы гений, и все.
– Это нам и так известно, – пробормотал он, и племянница улыбнулась, став примерно раз в сто пятьдесят краше. А может, в сто восемьдесят семь.
“Что же теперь делать-то, – жалостливо подумал Троепольский. – Как теперь быть?!”
– И маму не слушайте, – попросила она, шмыгнула носом и вытянула из-под чашки салфетку. В этом движении было что-то очень трогательное, детское, непосредственное. Он полез в карман и достал носовой платок. Лера взяла платок и потерла нос. – Маму нельзя слушать. Она у нас… неприспособленная. Она всегда такая была, на Федю только надеялась, а теперь не на кого надеяться.
– Конечно, мы поможем, – неожиданно для себя пообещал Троепольский, – вы маме передайте, чтобы она не убивалась из-за похорон и всего остального.
Лера вдруг ожесточилась.
– Нам не надо помогать. Мы сами справимся. Мне только очень нужно знать, кто его убил.
– Мне тоже, – признался Троепольский. – Но пока я не знаю.
Из-за ее необыкновенной, сказочной, невсамделишной красы он стал медленнее соображать, мысли загустели и стали похожи на малиновое варенье – сладкие и темные. Все это было странно – настойчивость, с которой она убеждала его, что Федю убили “из-за работы”, и ее уверенность в том, что Арсений должен знать, кто убил ее дядю, и срочность этого свидания. Но он все увязал в своих малиновых мыслях, а вокруг шумело переполненное московское кафе “в центре”, и музыка гремела, и телефоны трещали, и машины медленно ползли за громадными стеклами, и официантки разносили кофе и треугольные ломти сказочных тортов – и этот гам не позволял ему додуматься до чего-то определенного.
Еще ему хотелось пригласить Леру на свидание и почему-то казалось, что это очень глупо. Глупее ничего не придумаешь.
Троепольский посмотрел в окно и подвинулся на алюминиевом стуле “с подушечкой”, подтянул длинные ноги.
– Лера, вы часто виделись с Федей?
– Ну конечно! – ответила она с досадой. – Он только и делал, что меня контролировал! Он по три раза в день звонил!
– Зачем?
– Ну-у… – она поболтала ложкой в остывшем кофе, – ему все казалось, что я маленькая, он боялся, что я глупостей наделаю.
И она улыбнулась грустной улыбкой, от которой Троепольский впал в полное уныние.
– Каких… глупостей?
– Знаете, Арсений, мне кажется, он переживал, что я стану похожа на маму, а он этого не хотел.
Троепольский тоже был бы опечален, если бы Лера оказалась похожей на свою маму, даром, что он эту самую маму видел полтора раза в жизни. Зато сегодня он разговаривал с ней по телефону.
– Это касалось… вашей работы? Она не поняла:
– В каком смысле?
– Он хотел, чтобы вы работали?
– Как вы деликатно это сформулировали! – сквозь зубы выговорила она и посмотрела вызывающе. – Да, мы все сидели у него на шее. И мама, и бабушка, и тетя Вера, и я. Ну, так получилось! Я зарабатываю мало. Бабушка болеет, тетя за ней ухаживает, а мама… Мама просто неприспособленная!
Троепольский понимающе покивал. Он терпеть не мог тунеядцев и тунеядок и искренне считал, что человек, который не работает, вообще не человек, а просто биологическая субстанция.
– Вы не думайте, у нее хорошее образование. Университет, филфак. Просто она не нашла себя.
– А искала?
– Она работала учительницей, но недолго. Потом познакомилась с папой, когда родилась я, папа умер, а я осталась. На работу она больше не вернулась.
– Но вы ведь уже давно взрослая девочка, – неторопливо сказал Троепольский, – вас не надо кормить кашей шесть раз в день. Или сколько раз в день кормят младенцев?
Варвара Лаптева, которая шесть раз в день кормит мальчика весом четыре килограмма и ростом – пардон, длиной! – пятьдесят четыре сантиметра, вдруг вспомнилась ему, и он подумал виновато, что так и не позвонил ей. Ей не позвонил и ее мужу не позвонил, а муж “большой миллионэр”, как говорят перебравшиеся на Брайтон одесситы, он сам слышал!
– Я не знаю, сколько раз в день кормят младенцев, – ожесточенно сказала Лера, – но маме всегда было трудно с детьми. Кроме того, у нее слишком хорошее образование, чтобы работать… никем. Вот у вас какое образование?
– У меня, Лера, его и вовсе нету, – поделился сокровенным Троепольский, чем поразил собеседницу до глубины души.
– Как?!
– Так получилось.
– У вас… нет диплома?!
– Нет, – покаялся Троепольский. – Нету у меня диплома. Можете себе представить?
Тут Лера совершенно растерялась, и это было так забавно, что он улыбнулся потихоньку – чтобы она не оскорбилась.
– А как же вы работаете?
– Все равно тому, что мне нужно для дела, не учат ни в одном институте. Нет таких институтов.
– А тогда откуда?..
– Из книг, – перебил он ее. – На самом деле образование – это только чтение книг. Или ты умеешь читать, или не умеешь. Ходить для этого в некое место, где тебе говорят, что именно нужно читать, вовсе не обязательно.
– А… вам кто говорил, что нужно читать? Или вы вот так сразу все знали сами?
– Сначала родители говорили. Они у меня очень образованные люди. Потом я стал выбирать сам, а они мне просто не мешали.
Лера никак не могла осознать, что человек напротив – блестящий, насмешливый, знаменитый, склоняемый в “правильных” журналах, вроде “Власть” и “Деньги”, и “правильных” телепередачах, вроде “Времена” и “Свобода слова”, – только что признался ей, что он “необразованный”, да еще так легко!
Или он… шутит?
И она спросила:
– Вы шутите?
– Я три года проучился в университете, на журналистике. Потом ушел, потому что это пустая трата времени на болтовню и ненужные книги. Мне жалко времени. Мне ничего так не жалко, как времени.
Выходит, не шутит.