Такого «съема» отродясь не бывало — только если палатку поставить на каком-нибудь газоне, вблизи магистрали или станции метрополитена.
Магистраль — артерия нации.
«Мы работаем, чтобы не закупоривались артерии нации!» — восклицал мистер Питкин каком-то старом кино.
Пойдем в кино, пригласил ее Илья, а она отказалась.
Ну что он, дурак? Ну как она может пойти с ним в кино?!
Ну пойдет она в кино, ну, поверит во все на свете, ну, расслабится непозволительно.
А дальше-то что?!
Она сто лет ни с кем не ходила в кино. Нет, не сто, но лет десять точно.
На первом курсе Наталью позвал в кино ее тогдашний «молодой человек», так это называлось.
Она пошла. Очень гордилась собой, наряжалась и прихорашивалась. У нее было серое финское пальтецо с капюшоном — на капюшоне опушка неопределенного меха. Еще был красный капроновый шарфик, гофрированный, яркий, но очень неудобный и жесткий. Он кусал шею и все время вылезал из-под воротника, зато очень оживлял пейзаж. Еще были боты, правда, резиновые, но тоже красные! В резиновых ботах на сухом асфальте было не слишком приятно, но очень, очень, очень «красиво» и в тон шарфику.
Украсившись шарфиком и ботами, она еще напоследок вытянула челку перед зеркалом. Тогда все носили челки, и Наталья свою челку не любила, она все время закручивалась в разные стороны, потому что волосы кудрявые, а Наталья, понятное дело, мечтала о прямых.
Почему-то все девчонки мечтают именно о том, чего у них нет и быть не может. Кудрявая — о прямых волосах. Маленькая — о длинных ногах. Высокая — о том, чтобы как-нибудь стать поменьше.
Наталья тоже мечтала. Обо всем.
Она мечтала похудеть, уменьшиться в росте, обрести короткие прямые волосы и «приличный» размер ноги. У нее размер был исключительно «неприличный» сороковой.
Ну вот. Она вытянула челку, налачила ее так, чтобы та стояла колом и уж никак не могла закрутиться ни в какую сторону, и пошла к кино.
С «молодым человеком».
Кино называлось «Легенда о Наройяме», и повествовало оно о жизни японской деревни конца девятнадцатого века. Там, в кино, людей закапывали живыми в ямы, насильно женили, а те, которым жен не хватало, проделывали всякие ужасные вещи с козами и овцами, некоторые с собаками, стариков отводили умирать в горы — не потому, что они были плохи, а потому, что «время пришло».
После кино у Натальи осталось такое чувство, будто она два с половиной часа просидела по горле в бочке с холодными, жирными, копошащимися червями.
— Концептуально, — оценил «молодой человек», когда они досмотрели «Легенду» до конца. — Фильм о нас.
Наталья решительно не была согласна, что фильм о ней.
Она ни за что не стала бы закапывать мальчишку, укравшего хлеб, в землю и не повела бы маму в горы, чтобы та умерла там от жары и хищных птиц!
— Ты ничего не поняла, — объяснил ей приятель. — Ты что? Тупая? Тогда были… такие условия. Закон выживания. Если не придерживаться определенных правил, все умрут. Община жертвует кем-то ради остальных. Неужели это не понятно?
— Понятно, — согласилась Наталья и сглотнула — все вспоминался глупый голодный мальчишка, укравший хлеб. Как его засыпали землей, а он кричал и рвался наверх. У него были перепуганные, остекленевшие от ужаса глаза и разинутый в крике детский рот, в который попадала земля. — Мне только одно непонятно — зачем мы пошли на этот идиотский фильм!
— Ты слишком любишь свое спокойствие, — констатировал «молодой человек», видимо, почитывавший на досуге Белинского и Писарева. — Человек не может жить в теплице. Ему нужны потрясения, чтобы не закиснуть.
— В кино?!
— Что в кино?
— В кино — потрясения?! — крикнула Наталья и тряхнула своей залаченной картонной челкой. Кажется, челка даже стукнулась о лоб, по крайней мере, звук был такой, как будто стукнулась.
— А почему в кино не может быть потрясений? Это не просто ерунда какая-то, это фестивальное кино, первоклассное…
— Я не хочу первоклассное кино, — пробормотала Наталья, думая о том, что мама в командировке, и поговорить ей не с кем, и жизнь испорчена из-за этого мальчишки, засыпанного землей.
— У тебя вкус неразвитой, — равнодушно объяснил «молодой человек», — и вообще ты слишком… мягкая какая-то. Ты боишься правды жизни.
Может, это верно, может, она и боялась «правды жизни», но слишком много ее было… вокруг, этой самой правды, чтобы еще убиваться над японской, из кино.
Тогдашний «молодой человек» из ее жизни быстро пропал. Видимо, не вынес неразвитого вкуса в отношении кинокартин и всей прочей жизни. А больше ее в кино никто не звал.
Она несколько раз пыталась сходить с Витькой, но все никак не получалось, все препятствия какие-то возникали.
Это называлось «вытащить». Ома никак не могла «вытащить» его в кино.
Зато в кино ее пригласил Илья. Именно ее пригласил, а не Анфису, которая так ему помогала и которая была в сто раз красивей и умнее!
Он позвонил и сказал:
— Наталья, пойдем вечером в кино.
Он даже «здравствуй» не сказал, забыл, наверное.
Она так растерялась, что не сразу смогла отказаться.
— А… что мы будем смотреть? И где?
— Да какая разница — где, — сказал он нетерпеливо. — В кинотеатре…
— А… на что мы пойдем?
— Вышел «Заповедник» новый. Там спецэффекты, ужасы, все взрывается. Гномы, черти, нечисть всякая. Мне такое нравится. Пошли? А потом съездим, поедим где-нибудь, а? Ты что любишь поесть?
Наталья молчала.
Она с трудом собрала силы, чтобы отказаться, и отказалась, а Илья, кажется, очень удивился. Огорчился даже.
По Натальиным представлениям о жизни, огорчиться он не мог. Почему он огорчился-то?! С кем угодно можно пойти в кино, сдалась ему именно она! И жену его бывшую она видела — та была хороша, как фотография из глянцевого журнала, сказка! Стройная, высокая, ухоженная, с нежной и насмешливой улыбкой, открывавшей белоснежные зубы.
Куда Наталье до нее!
В общем, в кино с Ильей она не пошла.
И даже Анфисе не сказала, чтобы та не стала ее ругать. Наталья очень не любила, когда ее ругали.
— Напрасно вы так огорчаетесь, — прошептал рядом давешний старичок. — Не из-за чего, голубушка. Ей-богу, не из-за чего.