— Алло, — сказал из телефона «частный номер» приглушенным голосом Ильи Решетникова" — ты где?.
— Я здесь. — Она рывком сунула трубку обратно к уху и замерла, стискивая сумку.
— Наталья, выходи. Ну что за ерунда, а? — спросил он жалобно. — Я за тобой гоняюсь, как идиот, а на самом деле я не идиот, хоть, может, и произвожу такое впечатление.
— Как… выходить? Куда выходить?
— Да на дорогу выходи! — сказал он нетерпеливо. — Попроси водилу остановиться, и выходи.
— Зачем?
— Затем, что я хочу с тобой поговорить. Очень сильно хочу. Поговорить, в смысле.
— А ты… где?
— На звезде, — произнес он раздраженно. — Я еду рядом с твоей маршруткой, блин. Я тебя вижу. Ты сидишь за какой-то газетой.
Наталья моментально уронила сумку, неловко приподнялась и уставилась в окно. Сосед с газетой двинул локтем, так что чуть не заехал ей в глаз. Ничего не было видно, только непроглядная мокрая гадкая темень, кое-где размытая мутным светом желтых фонарей. Какие-то машины и впрямь ехали мимо, и их было довольно много. Дурацкая газета ей мешала, и она смяла ее рукой.
— Послушайте, женщина, что вы делаете?!
— Ты что…едешь за мной?
— Давай ты выйдешь, и мы поговорим уже, а?
— Я не могу, — неизвестно зачем пропищала она в смятении, — я домой еду.
— Да ну тебя на фиг! — сказал он и пропал из трубки.
— Женщина, вы чего? Ненормальная, да?! Чего вы хватаете?!
— Извините, пожалуйста.
— Извиняться будешь в суде. Хватает она! Я читаю, а она!..
Маршрутка вдруг резко затормозила, так что граждане повалились вперед, а потом назад, и странный старичок проснулся, и сосед выронил свою газету.
— С ума сошел, твою мать?.. — заорал водитель. — Вчера, что ль, права купил, твою мать?! Ездить сначала научись, мать, мать, мать!..
— Молодой человек, здесь дети!
— Да что вы напираете, вы не напирайте!
— Держитесь, держитесь, я вам не клумба!..
— Да что ж ты, гад, делаешь?! — надрывался водитель. — Сволочи!.. Раз у них «мерины», значит, им можно все, да? А я твой «мерин» в гробу видал!
— Мужик, мужик, ты на дорогу смотри! Смотри на дорогу, не дрова везешь-то!
Маршрутка еще раз затормозила, вильнула и, съехав на обочину, еще некоторое время потряслась по кочкам, а потом встала.
— Ну, я тебе щас! Ну, блин, щас я тебе покажу, как подрезать на темной дороге! Козлина, блин!..
Граждане пассажиры привстали со своих мест, чтобы во всех подробностях рассмотреть, как водитель будет показывать «козлине», что именно следует, а чего не следует делать на темной дороге.
Все жаждали хлеба и зрелищ.
Прежде всего зрелищ.
Водитель наотмашь распахнул дверь — моментально потянуло сыростью и запахом автомобильной дороги, — выпрыгнул и в свете фар перебежал к обочине. Граждане пассажиры присобрались и поднапряглись.
Что там происходило на обочине, так и осталось неясным, потому что заняло всего три секунды. Потом с лязгом отъехала дверь маршрутки, сидящие близко подались назад, как в комедии положений, и молодой, наголо бритый мужик всунулся в салон почти по пояс.
Наталья стянула с головы шапку и прижала ее к груди, как последнее богатство бедной девушки.
— Здрасти, поприветствовал мужик собравшихся. — Наташ, ну чего? Выходи давай.
Черная иномарка, перегородившая маршрутке дорогу, мерно помигивала аварийной сигнализацией. Водитель на обочине курил папиросу, которая скакала у него в зубах, словно он ее жевал. Двигатель стучал. Дождь моросил. Машины неслись мимо.
В маршрутке было очень тихо.
Наталья приподнялась со своего места и полезла вперед с извиняющейся напряженной улыбкой.
Про пакет с колбасой и хлебом, который держал странный старик, она позабыла.
На полдороге Илья протянул руку в коричневой перчатке, и схватил Наталью за запястье, и выдернул из людской плотности — вместе с ее сумкой, телефоном и шапкой, прижатой к груди.
— Ну и отличненько, — сказал Илья и стащил ее со скользких ступенек. Она покачнулась, и он сильно схватил ее за локоть. — Не обижайся, мужик. Чего ж делать, когда надо!..
Это было сказано в сторону водителя.
— Да, ладно, — пробормотал тот и посмотрел на Наталью странно, — я и не обижаюсь.
Илья выудил из кармана какую-то бумажку и сунул водителю в куртку.
— Заправишься за мой счет, мужик. Ну, бывай. И на дороге осторожно, мало ли козлов на «меринах»!..
Тут они улыбнулись друг другу, как парочка закадычных друзей, встретившихся после долгой разлуки, и Илья с металлическим лязгом захлопнул дверь. Граждане, ловившие каждое слово, отшатнулись и замерли внутри салона, как рыбы в большом грязном аквариуме.
— Ну чего? — совсем отпустив водителя, спросил Илья. — Поехали, что ли?
— Ку… куда?
Он вздохнул.
«Ну» не умеет он с женщинами! Не знает он, как с ними надо! С той, которая ему помогала, было проще — она его совсем не волновала, и он ее не волновал.
— Как ты меня нашел?
— Да чего тебя было искать-то?! Пошли. Давай мне сумку.
Господи, а пакет-то? С хлебом и колбасой?! Она совсем забыла про пакет! Он так и остался у старичка.
— Илья, я забыла пакет, у меня там…
Он мягко вытащил пакет у нее из пальцев и сказал проникновенно:
— Чокнулась совсем.
И пошел к своей машине. Пакет с одной оторванной ручкой он тащил под мышкой.
Наталья смотрела на него во все глаза.
Маршрутка вырулила наконец, водитель посигналил, прощаясь, Илья, не выныривая из багажника, махнул рукой в ответ. Пассажиры таращились в окна, некоторые даже со своих мест встали.
Выходит, пакет-то она забрала?!
Ее сосед, удрученный всем увиденным, не к месту и не ко времени размякший, вспомнил свою Верку, и как все у них было, и как он ее любил, и как она его любила, и как в парке однажды он отогнал от нее какого-то алкогольного стручка, и потом свадьбу играли, и целовались в огороде, чтоб мамашка не застукала, а строгая была мамашка!.. Куда все делось, почему ушло? И лет-то им немного, ему сорок, а ей… сколько ей-то? Тридцать восемь, что ли? Или тридцати семь?.. Вот и лет немного, а вон какая жизнь вышла — скучная, убогая, нерадостная, унылая, как кастрированный тещин кот. И ведь не денешься никуда, куда ж деваться-то, когда квартиру на комбинате «на семью» получали, и пацан растет, отца, правда, не уважает, но ведь свой пацан-то, единственный!