— Это наверняка посетитель.
— Не-а. Я уверен, что просто ошиблись дверью.
Дверь сотрясает новый град ударов.
— Простите! Я… я за серенадой, — пищат снаружи.
Аид выразительно на меня смотрит.
Ну вот. Приперся. И чего ему дома-то в такую погоду не сидится? Эх, придется вставать и тащиться с ним к его прынцессе.
Дверь с треском распахивается…
— А-а… э-э-э… Здрасте. — Молодой стражник, закованный в железную кольчугу, дрожит от холода и походит на пугало.
— Тебе бы пару килограмм набрать.
— Что?
Выхожу, прихватывая с собой ребенка, и закрываю дверь.
— Да так, ничего. Хорошо выглядишь, — льстивым голосом говорю я, вспоминая наставления Аида о том, что клиент всегда прав, пока платит, конечно, если он стражник.
Далеко вверху узкая полоска ночного неба перемигивается звездами, которые то и дело заслоняют черные облака. И только неяркий голубой свет фонарей немного рассеивает ночной мрак этого города.
— Ты уверен, что она еще не спит?
— Уверен! Я ей в окно камушек с запиской кинул, сообщил, что буду сегодня серенаду петь. И даже написал, во сколько. Кстати, уважаемый бард, а не могли бы вы… спеть ее вместо меня?
— А зачем я, по-вашему, с вами иду?
— Уф! Отлично! Тогда… не могли бы вы мои доспехи надеть?
Останавливаюсь. Рей сжимает мою руку, удивленно заглядывает мне в лицо.
— Зачем?
— Я имел в виду… точнее, я вовсе не имел в виду чего-то такого! Прошу вас… — О сникает и замолкает.
Мрачно на него смотрю. Парня трясет. Хм, а я уже и забыл о том, как именно люди воспринимают темных эльфов. Мы для них убийцы, твари, крадущие и пожирающие детей. Только тени могут сражаться с нами на равных. Ну или почти на равных. Тяжело вздохнув, чешу затылок.
— Ладно. Как скажешь.
— Наденете? П-правда наденете?
— Да.
Меня обнимают. Неожиданно, сильно и от всей души. На лице стражника при этом сияет широкая, безумная улыбка, а глаза словно испускает свет. Вырываюсь, стараясь не испортить все дело. Рей отходит чуть в сторону и с интересом за нами наблюдает.
— Отлично! Тогда пойдемте во-он в тот переулок и там попробуем переодеть вас в мои доспехи. У меня и шлем с собой! Так моя любовь точно ни о чем не догадается.
Ругаюсь сквозь зубы, пока меня затаскивают в тень переулка. Отлично! Теперь люди вертят мною как хотят. Эх, грехи мои тяжкие!
Так… я выгляжу как полный идиот.
Шлем велик, и я мало что вижу сквозь забрало, грудная пластина слишком отстает от груди, да и остальные части сидят как попало. Стоять в этом тяжело, двигаться — почти нереально.
— Вы как? Нормально?
Н-да. Видела бы меня сейчас моя мама — убила бы, чтоб не мучился и не позорил наш клан.
— Нормально! Далеко еще идти?
— Нет. Мы почти пришли. Вон то окно, видите? Там еще свеча на подоконнике стоит.
— Там везде свечи.
— Нет, та стоит на черепе, похожем на человеческий.
Ошарашенно на него кошусь:
— Уверен, что она нормальная?
— Да! Она… само совершенство. Моя любовь… она прекрасна. Белокурые волосы, хрупкие бедра…
— Все-все, я понял, так что можно обойтись и без подробностей.
— Ой, простите!
Вылезаю из проулка, морщась от грохота, который издаю при каждом шаге.
— Девочка, стой. Тебе… тебе не стоит с ним. А-а-а-а!
Оглядываюсь и изучаю валяющегося в отрубе стражника. Рей стоит рядом и пинает его носком сапога. На мой вопросительный взгляд девочка отвечает всего одной фразой:
— Он меня не пускал.
Все. Абзац. Возвращаюсь и жду, когда стражник очнется. Нельзя же начинать без него.
Стою под окнами, чувствую себя крайне неловко. Парень, которого, кстати, зовут Жан, показывает мне большой палец, стоит в тени арки и пристально за мной наблюдает. Оттуда можно легко увидеть окно с черепом в качестве подсвечника на подоконнике. Не знаю, что за дева там живет, но спеть ей я просто обязан. Рей, к счастью, осталась с парнем. Оно и правильно. Нечего ей здесь светиться.
Вытаскиваю из кармана лист, разворачиваю и набираю воздуха в грудь. Капли дождя быстро размывают строчки, но я уже запомнил их наизусть. Что ж. Начнем.
Стою, как дурак, под холодным дождем,
С трудом в темноте обнаружил твой дом…
Мой голос одиноким вестником несется в темноте и затихает где-то в отдалении. Занавеска не шевелится. Может, надо петь чуть громче?
И снова, и снова пою я куплеты,
О, выгляни, милая, если одета!
Прошу, посмотри из окна на меня,
Я очень страдаю один без тебя.
Есть! Там кто-то подходит к окну. Кошусь на Жана. Тот радостно смотрит, сжимает кулаки и улыбается как идиот. Так, все идет по плану, продолжаем.
Вчера я случайно сломал твою челюсть,
Поставил синяк, не поймал свою прелесть.
Забыл день рожденья, грубил твоей маме,
А вместо свиданья — напился с друзьями.
Но верю, в доспехах увидев меня,
Забудешь обиды, блондинка моя!
Она там, точно там. Кто-то выглядывает, но я не могу разглядеть, приходится постоянно удерживать взглядом строки, которые от волнения попросту выпадают из моей памяти.
Когда засыпаю — я вижу твой лик,
Твой стан, твои руки. И груди на миг
Я вижу так четко, что ломит все тело.
Откликнись на зов мой, души королева.
Ведь если сейчас ты не выглянешь вдруг,
Повесится твой провинившийся друг.
Тихий вздох и рухнувший к моим ногам платок с привязанным к нему камнем. Впечатлил! Продолжаю петь, на всякий случай отхожу на шаг назад.
А если простишь и ответишь признаньем,
На все наши встречи я без опозданья
Впредь буду ходить и сгорать от любви.
Прошу, хоть на миг покажись, не томи.
Но если ты вдруг разлюбила меня…
Умру. Не прожив без тебя даже дня.
Все. Закончив петь, поднимаю голову.
Челюсть медленно ползет вниз, а сердце ухает куда-то в пятки и судорожно там бьется. Свесившись из окна по пояс, на меня смотрит нечто… с усиками и всеми внешними признаками мужчины… Правда, это блондин. Однозначно.
— Жан! — басит это «чудо» и краснеет.
Отхожу еще на шаг назад, чувствую, как реальность со скоростью бешеной мантикоры улепетывает от меня. В спину что-то бросают. Камушек. А, да. Я же пообещал ретироваться в арку и поменяться с Жаном местами, когда допою. Разворачиваюсь и, слегка пошатываясь, иду к радостно машущему мне парню.